— Можешь сделать мне одолжение? — попросила Полин Шили. — Не объяснишь ли, о чем идет речь?
— Мы говорим про Кэссиди, — ответил Спан.
— Я не тебя спрашиваю, ящерица. Тебя я прошу только пойти вниз и принести бутылку.
Кэссиди лежал плашмя на спине на раскладной кровати, испытывая пронзительную жгучую боль, которая сейчас остро ощущалась в черепе. Ему пришлось слегка повернуть голову, чтобы как следует видеть всех за столом. Он увидел, как Спан пошел к двери, открыл ее, вышел. Полин встала из-за стола и направилась к койке. Кэссиди снова закрыл глаза.
— Посмотри на него, — проговорила Полин. — Посмотри на беднягу.
Он чувствовал взгляд Полин, которая смотрела на него сверху вниз с состраданием, с чистейшей, искренней добротой.
— Его сцапают, — простонала она. — Я знаю, сцапают. Боже, его упекут на сто лет.
— Не на сто, — возразил Шили.
— А на сколько? Скажи, Шили. Какой срок за такие дела?
— Спан знает об этом больше меня.
— Спан никогда в этом не разбирался. Он разбирается в подлогах, в растратах. В подделке чеков, в почтовых махинациях. Он разбирается... ну, в куче всяких вещей. Но только не в таких. Это совсем другое. Ради Бога, смотри, что с беднягой стряслось. Его посадят за массовое убийство.
— Хорошо бы ты села и помолчала немного. — Голос Шили звучал так, словно его грызла боль. — Ты нисколько мне не помогаешь.
— Тебе? — едко переспросила Полин. — Что ты хочешь сказать?
— Господи Иисусе! — простонал Шили. — Что я наделал? Что я наделал?
— Я скажу тебе, что ты наделал. — Теперь она повысила тон, он стал резким, безжалостным. — Взял своего хорошего друга Кэссиди и загнал его прямо в ловушку. Ты в этом даже признался. Сказал, что пообещал ему кое-что. Пообещал привести Дорис на тот корабль...
— Но я знал...
— Ты чересчур много знаешь. Ты всегда чересчур много знал. Расхаживаешь вокруг и рассказываешь людям, что знаешь. Только вот что я думаю, Шили. По-моему, ты ошалелый дурак. Как тебе это понравится?
— Это мне не нравится. Но боюсь, это правда.
— Правильно, черт возьми, правда. Ты просто ошалелый, дурной старый пьяница. Взвешивать тебя надо не в фунтах, а в квартах. А еще...
— Ох, прошу тебя, Полин, пожалуйста...
— Нечего меня просить. Я скажу все, что думаю. Я не притворщица. Посмотри на того парня на койке. Только взгляни на него. У меня сердце кровью обливается за него. И за Дорис. Да-да, за него и за Дорис. За них обоих.
Шили опустил голову на стол.
— Так ведь нет, — продолжала Полин. — Вместо того чтоб помочь им, ты что сделал? Вместо того чтоб сказать Дорис, где он, кому сказал? Ты сказал этой шлюхе поганой, грязной курице с пастью до ушей, замызганной твари, которая с наглостью заявляет, будто она его жена.
