Позади раздается резкий звук, а затем быстрые шаги.
– Это глупо! – рявкает Кармель. Похолодало, и она надела поверх маечки серый кардиган. Она держит руки в карманах юбки и сутулится. – Преспокойно могли бы остаться на празднике.
Никто не слушает. Все дружно прихлебывают пиво и разговаривают слишком громко, чтобы скрыть нервозность. Я осторожно подбираюсь ближе к дому, обшаривая взглядом одно окно за другим, высматривая движение, которого там быть не должно. Пригибаюсь – мимо головы пролетает жестянка из-под пива, приземляется на подъездной дорожке и отскакивает к крыльцу.
– Анна! Эй, Анна! Выходи играть, дохлая стерва!
Майк хохочет, Чейз перекидывает ему очередную банку пива. Даже в нарастающей темноте я вижу, что щеки у него горят от бухла. Его начинает шатать.
Мой взгляд мечется между ними и домом. Как бы мне ни хотелось продолжить исследование, собираюсь остановиться. Это неправильно. Теперь, когда они здесь и трусят, они смеются над ней, пытаются превратить её в шутку. Очень хочется заехать каждому из них по башке полной банкой пива, и да, я чувствую лицемерие в своем желании защитить нечто, что я намерен убить.
Смотрю мимо них на нервно переминающуюся с ноги на ногу Кармель. Она обхватила себя руками, спасаясь от знобкого ветра с озера. Светлые волосы в серебристом свете разлетаются вокруг лица паутинкой.
– Ну же, парни, давайте выбираться отсюда. Кармель уже вся на нервах, а там все равно ничего нет, кроме пауков и мышей.
Пытаюсь пройти, но Майк с Чейзом хватают меня под руки. Замечаю, что Уилл отошел к Кармель и что-то негромко ей втирает, нагнувшись и показывая на ожидающую машину. Она мотает головой и делает шаг к нам, но он ее удерживает.
– Ни за что не уедем, не заглянув внутрь, – говорит Майк.
Они с Чейзом разворачивают меня и ведут по подъездной дорожке, шагая по бокам, словно конвоирующие заключенного тюремщики.
– Прекрасно.
Я сопротивляюсь меньше, чем следовало бы. Потому что сам хочу поглядеть поближе. Просто предпочел бы, чтоб в этот момент их не было рядом. Машу Кармель, чтобы показать ей, что все в порядке, и стряхиваю парней.
Едва поставив ногу на первую заплесневелую ступеньку крыльца, я чувствую, как дом напрягается, словно затаивает дыхание, пробуждаясь от долгой неприкосновенности. Поднимаюсь на оставшиеся две ступеньки и стою, один, перед темной серостью двери. Жалко, нет свечи или фонарика. Не разобрать, какого цвета был дом раньше. Издали казалось, что некогда он был серый, что земля вокруг усыпана серыми струпьями облезшей краски, но теперь, вблизи, они кажутся сгнившими и черными.
