— Но как же быть?
— Не знаю, Ганс, я и так с тобой заговорился. Да и мне ли тебя учить всяким таким делам? Надо устроить так, чтобы Шлюпеннагель не получил этого приказа. Только тогда ты спасешь свою голову.
* * *
Вернувшись домой, Отто написал шифровку. Она содержала переложение по памяти приказа Корна об уничтожении заключенных. Он надеялся, что в Мариенкирхе в молитвеннике уже найдет ответ из Центра, но молитвенник был пуст, и он только вложил в него принесенную закладку, решив, что завтра снова придет сюда.
Чувство неизвестности всегда выбивало его из привычного ритма. Ему не хотелось сейчас быть одному, и потому он отправился проведать главного конструктора.
Знакомая Енихе женщина-служанка проводила его в кабинет, откуда раздавался смех Еккермана. «Уж не сошел ли он с ума?» — подумал Отто.
— А, Отто, рад тебя видеть. Я уже оборвал телефон, но никак не мог разыскать тебя.
— Что с тобой происходит, Курт? Чему ты смеешься?
— О, это очень смешно, вот послушай.
Но Енихе прикрыл страницу рукой.
— Сейчас не время для смеха, Курт.
— Почему? Когда человеку не по себе, он или плачет, или смеется. Я выбрал последнее.
— Да, но…
— Ты слышал о том, что этот шимпанзе (так он называл партайлейтера Шпандау) вчера навострил лыжи? Три грузовика понадобилось ему, чтобы уложить скарб свой и секретарши, а когда я попросил машину, мне отказали. Еккерман теперь нуль, Еккерман теперь никому не нужен, мавр сделал свое дело… Как же мне не смеяться после этого?
— Куда ты хотел ехать?
— Честно сказать, не знаю. В такие дни трудно оставаться на месте, страшно, но после всей этой истории я взял себя в руки и остаюсь. Если буду жив, вернусь на родину, в Венгрию.
— Думаю, что ты решил правильно, Курт.
— Как твои дела, Отто?
— Я получил одно задание и завтра, наверное, покину Постлау.
— Жаль. Значит, мы больше не увидимся.
— Надо надеяться на лучшее.
— А ты, однако, по-прежнему остался неисправимым оптимистом. Что ж, может, ты и прав. Давай выпьем за это, за оптимизм.
На следующее утро Енихе снова был в положенное время в Мариенкирхе.
В молитвеннике он нашел записку: «Зайдите в четырнадцать часов». Енихе был удивлен, но в назначенный час постучал в массивную, высокую дверь собора. Ее открыл сам служитель и сделал знак следовать за ним.
В кирхе не было ни души, поэтому она казалась еще огромнее.
По винтовой лестнице они долго карабкались наверх, пока не добрались до кельи где-то под самым куполом.
Когда за ними закрылась тяжелая дверь, служитель сказал:
