Вместе с беженцами в город вползали слухи: «Русские перешли Одер», «Мы видели русские танки», «Мы чуть не угодили к русским…»
Постлау напоминал переселенческий лагерь. Хотя магистрат и занимался размещением беженцев по домам, всех распределить было невозможно. Часто люди останавливались здесь на день-другой, чтобы передохнуть и двинуться дальше. Они разбивали палатки где попало, чаще около мест, где стояли огромные котлы на улицах — «кухни Геббельса», как их называли, — и где можно было получить миску супа.
Около «Мариине» был лагерь итальянских рабочих. Они жили в довольно приличных бараках. Но после того как маршал Бадолио сделал заявление о выходе Италии из войны, что было расценено Германией как измена, итальянцев перегнали в лагерь военнопленных, а бараки некоторое время пустовали. Теперь магистрат направлял сюда беженцев. Город был забит людьми, убежищ для всех не хватало.
В последнее время тревоги бывали днем и ночью. Эскадрильи тяжелых бомбардировщиков шли на Берлин, пролетая над Постлау. Город давно не бомбили, к гулу самолетов все привыкли, и многие не покидали своих домов.
Как и в прежние ночи, самолеты прошли над городом в сторону столицы. Их гул то нарастал, сливаясь со звоном оконных рам и стекол, то затихал, пока не приближалась новая армада. Шесть групп по меньшей мере в пятьдесят самолетов, по мнению Отто, пролетели над городом. Не успели затихнуть моторы шестого по счету соединения, как гул стал приближаться с юго-запада, со стороны Берлина. Так быстро первая армада не могла вернуться с бомбежки. Самолеты шли ниже, чем обычно.
Отто стоял вместе с Иреной в саду, около убежища. Ночь была темная, безлунная, и потому такими яркими показались осветительные ракеты, которые солдаты называли «рождественской елкой». Теперь сомнений быть не могло — это налет на Постлау. В небе появилась гирлянда осветительных ракет, и вместе с нею на землю со зловещим свистом посыпались сотни бомб. Земля вздрогнула, будто огромным молотком ударили ее снизу. Потом еще и еще! Ее рвало на части, и хотя бомбы сыпались на «Мариине», в семи километрах от особняка Штайнгау, где находился Отто, она колебалась под ногами, ворочалась, как живая.
В той стороне, где был завод, занялось зарево, которое ширилось, заливало багровой краской небосвод, и пожары уже не прекращались ни на минуту.
За первой группой самолетов к городу подошла вторая. Снова звуки рвущихся бомб заглушили все остальные, и багровый небосвод стал темнеть от дыма, трепетать, как ткань под порывами ветра.
