Все началось с того, что Руслан Сибгатуллин перекрасил волосы на голове. Явился на работу не черный, как всякий татарин, а прямо золотой.
— А-а-а… — тихо запели пораженные девушки. Такого еще не бывало.
Новый бригадир собрал перед обедом народ, минуту молчал, загадочно глядя сквозь темные очки. Алмаз потрясенно смотрел на него: покраснеет или нет? Девушки, конечно, обесцвечивают волосы перекисью водорода, красятся в «солому», в «золото»… Но Алмаз впервые видел, чтобы парень. Зачем? Красиво, конечно. Но ведь очень стыдно… Руслан тем временем говорил:
— Пора и нам потрудиться, как еще не трудились. Нам разрешили организовать комплексную бригаду. Сами будем делать все: белить, малярничать, лицевать… Есть предложение выдать три плана! И вызвать на соревнование всех строителей промстроя! Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Единогласно!
Откуда-то появились Кирамов, фотограф со вспышкой, журналисты, переписали фамилии всех членов бригады и убежали…
Алмазу дали кисть, тяжелую банку нитрокраски и показали, где красить. Предстояло освоить новую профессию. Работы было много. Все железные лестницы между красным и белым залом ждали его кисти, трубы и стальные панели, какие-то круглые, вроде волнистых баранок, регуляторы и ящики на стенах.
Юноше доставляло наслаждение нести очень тяжелую банку, подцепив ее сверху пальцами, развернуть желтую, в пятнах бумагу, достать кисть, большую, плоскую, как лопата. Он открыл крышечку, опустил кисть и надавил — проткнул верхний светло-голубой слой, там вскрылась блестящая голубая краска, от острого запаха закружилась голова. Окунул кисть в это небесное масло, провел по железной трубе перил. Шурша, кисть положила слой яркой голубени. Алмаз словно проснулся — и пошел и пошел. К обеду выкрасил четыре лестницы. Изредка криво улыбался, обнажая при этом во рту черную дырку внизу слева, где не хватало зуба. Весь вымазался, на щеке голубело пятно, как еще одно око у клоуна.
Он торопился, судорожно мазал, и все ему казалось, что чем больше положит этой сверкающей краски, тем легче и тише станет на душе, ослепленной желтоволосой девушкой Ниной. Он никак не мог унять в себе дрожь, которая возникла в автобусе, все время помнил это, все время чувствовал перед собой Нину, ее горячее тело и словно вслепую работал, торопясь, выкладываясь полностью, без всяких перерывов. Приходил Кирамов, обошел бригаду, бледный и молчаливый. Потрепал Алмаза по плечу, подозвав Руслана, болезненно улыбнулся и увел его. Корреспонденты появлялись еще раз, сфотографировали бригаду с Кирамовым впереди, и получилось, что Алмаз встал за Ниной, чуть сбоку. Пусть так напечатают в газете…
