— Новичок?
— Да, — смутился счастливый Алмаз.
Горяев пронзительно блеснул глазами.
— Это вы ко мне летом заходили?
— Эйе, — по-татарски ответил Алмаз, чтобы Горяев не рассказывал присутствующим историю о замученной лошади. Ему было бы невозможно это слушать. — Мин. (Я.)
— Кайда эшлисен? (Где работаешь?)
— Элле эшлемим. (Еще не работаю.)
— Шофер эшне белясенме? (Работу шофера знаешь?)
— Белякейгене. Права бар, любитель правасы. (Немножко. Права есть любительские.)
— Ого! — Горяев насмешливо кивнул. — Эйбет, эй-бет. Кая сине алырге микен?.. (Хорошо, хорошо, куда бы тебя взять?..)
Шагидуллин обрадовался, увидев парторга, но ему было стыдно за свой поступок перед Новым годом, разве можно стучаться в горкоме, в двери конференц-зала, где заседали секретари? Какое нахальство! Еще и белую рубашку купил, пришел, как шпион! А если бы Горяев вышел в коридор и не узнал его, не вспомнил? Алмазу стало не по себе…
Энвер Горяевич повел Алмаза по заснеженному двору, он говорил о том, какое это огромное хозяйство, что не хватает рук… Можно было заняться буронабивными сваями или стать сварщиком. Но если уж очень Шагидуллин хочет за руль, он может водить «Ниссу» — небольшой автобус Горяева… Видимо, и в самом деле чем-то запомнился Алмаз парторгу, и не была ему безразлична судьба сельского парня, но Алмаз, сам не зная почему, чуть ли не грубил Горяеву, утверждал, что хочет за «тяжелый» руль, он уже не мальчишка. Наверное, с ним такое происходило потому, что он видел — их слушают издалека и за ними следят шоферы с черными руками — кто хмуро и непроницаемо, а кто с усмешкой. Начинать жизнь свою в ОМ с роли любимчика у начальства Алмаз не хотел. Энвер Горяевич, видимо, что-то понял, долго смотрел в красное от злости лицо парня и очень тихим добрым голосом сказал:
— Ну смотри. Я не настаиваю. Поговори с Ахмедовым, у него одна из лучших бригад. Может, как практиканта он тебя возьмет? Но это уж летом. А пока с первого февраля иди на курсы. За три месяца получишь права профессионального шофера… и еще какую-нибудь специальность… опять же сварщика. Эти дни в гараже поработай, руками пощупай двигатели… Ярый мы? (Годится?)
Алмаз несколько дней работал в гараже — был, что называется, на подхвате. Таскал воду, заливал бензин, солярку, масло, рукава рабочей фуфайки блестели от солидола. Помогал ремонтировать машины. Тер ветошью в керосине двигатели, сухой тряпкой шоркал электропровода и резиновые шланги, смотрел, не течет ли амортизационная жидкость, не мотаются ли ремни вентиляторов… В его карманах бренчали болты с гайками, гайки со шпильками, барашковые гайки, винтики, свечи… Постигал мощные двигатели. Теперь его интересовали картер, коленчатый вал, поршни. Он помнил как основные слова в мире — хлеб, вода, солнце, так и эти: шатун, гильза цилиндра, блок цилиндров, дизель, гидравлика, сцепление… Он вдыхал с наслаждением запах бензина, пролитого на голубой снег в морозный солнечный день, и наслаждение было равным тому, какое испытывал он летом в лугах среди земляничных угодий. Коленчатый вал, палец, генератор, щетки, ротор, искра, стартер… — какие прекрасные слова! Алмаз крутил рукоятку, откидывая со лба черный блестящий чуб, паял, закусив нижнюю губу, восторженно моргал, слушая в конце дня рассказы богатырей, вкатившихся во двор ОМ на своих гигантских «кузнечиках» — автоскреперах или на бульдозерах С-100. Его прозвали «каланча». Алмаз добавлял в загустевшее на морозе масло жидкое веретенное АУ. Чинил камеры. Здесь главное — хорошо зачистить рашпилем резину вокруг дыры, а потом просто: освободи от целлофана брикет, прижми, гвоздем распотроши горючую массу и поджигай, можешь подуть, как в самовар… только будь настороже, губы не спали!
