– Не хочешь поговорить?
– Поговорить? С тобой? О моих проблемах? Да кто ты такая? Я тебя даже не знаю!
– Подожди, дослушай меня!
– Не собираюсь я ничего слушать! Знаешь, что я тебе скажу, милая…
– Подожди, не говори ничего! – Оборвала ее я. Когда она узнает, что я страдаю тем же, она успокоится. – У меня то же самое! Поэтому я заговорила с тобой об этом. Я не намеревалась лезть тебе в душу.
– Она не намеревалась лезть мне в душу! Вот, чудачка! – Внезапно расхохоталась девушка. – И ты, такая серая, такая невзрачная плебейка, хочешь сказать, что поступаешь, как истинные патриции, с золотым блюдом и павлиньим пером? Так я тебе и поверила! Захотела примазаться к нам, прекрасным и привилегированным? Да известно ли тебе, замухрышка, что это, как ты говоришь, расстройство дано познать только особам голубых кровей?! Это болезнь королевских особ! Пировать таким образом – удел царей и аристократии, а не каждого встречного поперечного лакея! Нечего мне тут лапшу на уши вешать! – Яростно шептала мне Ева, все еще не желая, чтобы остальные становились свидетелями нашей дискуссии.
– Это совсем не так! – Такого поворота я никак не ожидала. Ее слова ошеломили меня настолько, что на мгновение я даже потеряла дар речи. – Ты ошибаешься! Это болезнь! Нервное пищевое расстройство! Это надо лечить! Давай поговорим!
Ева смерила меня брезгливым взглядом, потом вскочила, схватила свой бокал и сумочку, и очень громко крикнула:
– Да, пошла ты, сучка! – Удаляясь прочь, она вышагивала горделиво, и я, как громом пораженная, продолжала смотреть ей вслед, пока ее заключительная реплика еще звенела в моих ушах: «Пошла ты, сучка!»
– Что произошло? – Подскочил ко мне Джулиан, ибо заключительную реплику засвидетельствовали все гости дня рождения Джулиана.
– Не хочешь зла – не делай добра. – Почему-то сказала я и жестом дала ему понять, что не хочу продолжать этот разговор.
Я вернулась домой далеко за полночь, усталая, обиженная и удрученная мыслью о том, что никогда больше не стану совершать гуманных поступков и пытаться помочь кому-то в проблеме, которую пока не решила сама.
Дома без Нельсона было совсем пусто. Я пила воду на кухне, когда на глаза мне попалась его осиротевшая мисочка, с остатками его любимых хрустящих подушечек. Мое сердце заныло.
Я тихо плакала в подушку, пока меня не сморил сон.
5.
С понедельника моя жизнь практически вернулась в свою нормальную колею, если не считать звонка Дэвида мне, прямо на работу, во время чрезвычайно важного совещания.
