Внутри очень людно и жарко, хотя и в самом деле царит благодатная атмосфера, воскрешающая стародавние времена. Слышится приглушенный гам, словно в отдалении – птичий базар. Тин помогает Джорри снять пальто, сам выбирается из своего и устраивается поудобней, намереваясь просидеть до конца мероприятия.
Джорри пихает его локтем и шепчет, кипя от возбуждения:
– Вон та, в голубом, должно быть, вдова. Черт, ей на вид лет двенадцать. Все-таки Гэв был ужасный извращенец.
Тин ищет глазами женщину, о которой говорит Джорри, но не видит ничего похожего. Как она ее разглядела с дальнего конца зала?
Толпа стихает: на сцену поднимается моложавый мужчина в водолазке и твидовом пиджаке – униформа университетского преподавателя – и приветствует всех, кто собрался, чтобы почтить память одного из наших самых любимых и знаменитых, и, если ему позволено будет так выразиться, важнейших поэтов.
«Говори за себя, – думает Тин. – Может, для кого он и был важнейшим, но для меня – точно нет». Он отключает слух и принимается мысленно оттачивать строчку-другую перевода из Марциала. Он больше не публикует плоды своего труда, смысла нет, но импровизированный перевод – хорошее упражнение для ума, позволяющее приятно провести время в случаях, когда его необходимо провести.
Все ты, Хиопа, блудишь на виду у прохожих.
От твоего бесстыдства их просто корежит.
Бери пример с подружек-шлюх, они скромней,
За занавеской иль стеной развлекают гостей.
Даже самые дешевые бабищи
Продают себя в укромном месте, на кладбище.
Трахайся вволю, мне не жаль!
Но не прилюдно, ибо страдает мораль[23].
Кажется, вышло слишком похоже на детские стишки. И ритм, и рифма. Может, двинуться еще дальше в этом направлении?
Дорогие мои шлюхи!
Трахайтесь, когда вы в духе,
Молодые иль старухи,
Худощавы иль толстухи,
Груди полны или сухи,
На спине или на брюхе,
Трахайтесь до звона в ухе,
Только чур – не напоказ!
Нет, это совершенно не годится: это глупее даже самых отъявленных дурачеств Марциала, и притом слишком далеко от исходного текста. Кроме того, пропало упоминание кладбища как места для утех, а его стоит сохранить. Он потом попробует еще раз. Может, взять другую эпиграмму, про фигу и смокву…
Локоть Джорри въезжает ему под ребро. «Ты засыпаешь!» – шипит она. Тин вздрагивает и приходит в себя. Торопливо просматривает программку, в которой указано, что будет происходить и в каком порядке. Из черной рамки повелительно смотрит Гэвин. В каком месте программы они сейчас? Внуки уже спели? Очевидно, да; и не какой-нибудь заунывный церковный гимн, но – о ужас – «Мой путь» Синатры; того, кто это придумал, следовало бы высечь девятихвостой плеткой, но, к счастью, Тин во время исполнения был в отключке.
