«Утром ты будешь об этом жалеть», – наставлял он очередную девицу. И это правда, наутро она бы раскаивалась, плакала бы в телефонную трубку, умоляла бы его никому не говорить; и, конечно, боялась бы беременности, как боялись все до появления противозачаточных таблеток. А может, наоборот – надеялась бы на беременность, чтобы заловить его в сети раннего брака – его, Мартина Великолепного! Завидная добыча!
И еще он никогда не хвастался своими победами, в отличие от менее желанных и более прыщавых юнцов. Когда в школьной раздевалке – спартанское убожество, холод, сквозняки, мурашки на голых телах – всплывал вопрос его ночных приключений, он лишь загадочно улыбался, а все остальные ухмылялись, подталкивали друг друга локтями и братски хлопали его по плечу. Помогало еще и то, что он был высокий и гибкий, звезда школьной команды по легкой атлетике. Он специализировался на прыжках в высоту.
Какой негодяй.
Какой джентльмен.
Джорри не хочет плясать на могилах в одиночку – она вообще ничего не хочет делать в одиночку. Если достаточно долго пилить Тина, он соглашается пойти с ней на очередной скорбный «девичник», хоть и говорит, что на этих сборищах у него глазные яблоки выпадают от скуки. У него нет никакого желания крутиться среди старух, которые притворно скорбят, перетирая беззубыми деснами сэндвичи на хлебе без корки, и втихомолку радуются, что сами-то живы. Он находит интерес Джорри к ритуалу последнего перехода чрезмерным и даже нездоровым и неоднократно говорил ей об этом.
– Я всего лишь отдаю последнюю дань уважения, – отвечает она, и Тин фыркает. Это шутка: для них обоих уважение всегда мало что значило, кроме случаев, когда его надо демонстрировать.
– Ты просто хочешь позлорадствовать, – отвечает он, и на этот раз фыркает Джорри – ведь он попал в точку.
– Как ты думаешь, мы с тобой слишком чувствительные? – спрашивает она иногда. «Потрясающее чувство юмора» – одно дело, а вот чрезмерная чувствительность – другое.
– Конечно, мы слишком чувствительные, – отвечает он. – От рождения! Но нет худа без добра: ведь бесчувственность несовместима с хорошим вкусом.
Он не добавляет, что у Джорри все равно со вкусом не очень – и с течением времени становится все хуже.
– Наверное, мы могли бы стать гениальными убийцами-психопатами, – сказала она однажды, лет десять назад, когда им было всего по шестьдесят с небольшим. – Мы могли бы совершить идеальное преступление – убить случайно выбранного совершенно незнакомого человека. Столкнуть его с поезда.
