Повисло молчание.
— Американцы и русские — самые великие и сильные в мире? — спросил, наконец, Карел.
— Да, — ответил отец. — А мы относимся к самым маленьким и слабым.
— Надо этому радоваться, — поразмыслив, сказал Карел.
— Радоваться? Почему?
— Я так считаю. Если бы мы были такими же сильными, то нам бы пришлось сейчас врать, как могущественным американцам, или мы были бы такими же грустными и так же боялись, как могущественные русские. Я имею в виду… Ты же сказал, что им грустно, но от страха им приходится командовать… — Карел смутился. — Или то, что я думаю, неправильно?
— Ну, в общем, правильно, — сказал отец. — А теперь доедай-ка свой суп.
— Ты такой умный, сердечко мое, — сказала бабушка.
— Нет, совсем нет. Но так хочу стать таким, — сказал Карел. Он сидел за столом прямо, положив левую руку на левое колено. Правую руку с ложкой он аккуратно, заученным жестом подносил ко рту.
Бабушка спросила:
— А как я узнаю, что вы благополучно перешли? Как я узнаю, что с вами ничего не случилось?
— Да ничего с нами не случится, — сказал отец.
— И все-таки. Я должна это точно знать. Ты мой последний сын. А Карел — мой единственный внук. Кроме вас двоих, у меня больше никого нет.
— Мы берем с собой трубу, — сказал отец. — Как только будем на той стороне, я сыграю песню, которую ты знаешь. Граница так близко, что ты ее точно услышишь.
— Я тоже уже могу играть на трубе, бабушка!
— Правда, сердечко мое?
— Да, — Карел гордо кивнул. — Я могу «Skoda lasky»,[3] «Где родина моя»,[4] «Плыла лодка до Трианы» и «Strangers in the Night»,[5] и еще другие. Но эти я умею лучше всего!
— Сыграй, пожалуйста, «Strangers in the Night», — сказала бабушка своему сыну. — Это совсем старая песня, которую они сейчас опять откопали.
— Да, Фрэнки-Бой, — сказал Карел.
— Она была любимой песней моего Андрея, упокой Господи его душу. И мне она так же нравится. Сыграешь эту песню, сынок?
— Хорошо, мама, — сказал отец.
Вдруг бабушка опустила ложку и закрыла свое маленькое лицо красными натруженными руками. Карел испуганно посмотрел на нее. Отец опустил голову.
— Ей так грустно, потому что мы уходим в другую страну? — тихо спросил Карел.
Отец кивнул.
— Но здесь же мы не можем остаться, — шепотом сказал Карел.
— Поэтому ей и грустно, — прошептал отец еще тише.
