Перед ее мысленным взором возникло непрошеное воспоминание, к которому она не возвращалась много лет. Ее подруга Меган нашла волшебные грибы в ельнике за школой. Они съели штук по шесть, расстелили на земле покрывало, улеглись и стали ждать. В течение получаса ничего не происходило, но затем она начала чувствовать тошноту и страх. Тело не слушалось ее, а затем внезапно страх улетучился и стало казаться, будто она погружается в ослепительно яркие картины, которые через некоторое время начали приобретать некую утонченную структуру. Она, казалось, блуждала вокруг бесконечной и постоянно менявшейся вереницы увенчанных облаками башен, висячих садов и головокружительных колоннад.
— Да, — сказала она, — я была там счастлива.
— И чем же она закончилась? — спросил он. — История твоих родителей?
— Разводом. Семья распалась. Ничего необычного. — Подняв кухонный нож, она уронила его так, что кончик вонзился во влажную разделочную доску. — А твои родители?
— Мои родители были таджиками из Душанбе. Отец был бойцом, лейтенантом Ахмад-шаха Массуда.
— Панджирского льва.
— Его самого. Да живет он вечно. В молодости мой отец был учителем. Он хорошо знал французский и немного английский, которому научился у британских и американских солдат, приехавших, чтобы сражаться с моджахедами. Когда мне было четырнадцать, мы вслед за Массудом переехали в Афганистан, и я пошел в одну из англоязычных школ Кабула. Мой отец надеялся, что мне не придется жить жизнью, которой жил он.
— Что случилось?
— В девяносто шестом Талибан осадил Кабул. Нам удалось бежать, и отец пошел на север, чтобы присоединиться к Массуду. Я хотел пойти с ним, но он послал меня на юг с матерью и младшей сестрой, поближе к границе. Оттуда мы надеялись пробраться в Пакистан, чтобы спастись от Талибана, но, проскитавшись несколько месяцев, мы наконец осели с другими таджикскими и пуштунскими беженцами, выступавшими против Талибана, в деревне под названием Даранж, находившейся к востоку от Кандагара.
Замолчав, он, казалось, погрузился в свои мысли. Наконец он встряхнулся.
— Отец возвратился после нескольких лет борьбы. Он был ранен и больше не мог сражаться. С ним, однако, был один человек. Человек, которого мой отец убедил провести меня через границу в Пакистан. Человек влиятельный, который мог записать меня в медресе — так называются исламские духовные школы — в Пешаваре. Я попрощался с родителями и сестрой, вместе с этим человеком пересек границу в Чамане, пропутешествовал на север до Мардана и был принят в медресе.
