— Вот он, госпожа.
— Чудесно. Так, вот Оппау… а вот и Берлин, значит, дирижабль пройдет где-то здесь. Около шестидесяти миль. Хм. Пешком идти будет довольно долго. Но смотри, тут идет железная дорога. Помнишь, что рассказывал тот студент из Йеля, Золтан Немирович? Вдруг нам удастся найти дрезину и последовать по стопам прадедушки?
— Гарантировать нельзя, госпожа. Вернее спрыгнуть здесь, на берегу Рейна. Легче сориентироваться. Найти лодку и проплыть вниз по течению — дня два или три. Я хорошо умею грести.
— Ты же и меня учила, помнишь? Думаю, вдвоем мы справимся. С парашютом, конечно, посложнее, но я буду вдохновляться детскими впечатлениями. Когда мы с тобой прошмыгнули в конюшню на сеновал и прыгали с балок в кучи восхитительно-душистого сена…
— Мне очень жаль, госпожа. Вас потом наказали.
— Оставь, это одно из самых дорогих моих воспоминаний. Как жаль, что нам пришлось расстаться на восемь лет. Наверное, я не говорила… но год назад, когда ты вернулась ко мне… это было настоящее счастье.
— Вы слишком добры, госпожа. Я не достойна таких слов.
— Не нужно скромничать, Хильда. В одиночку мне ни за что не организовать такой побег. Все-таки, это совершенно пустынный континент, глушь, дичь… Может быть, не так ужасно, как было в тот момент, когда здесь пробирались прадед и дедушка Максимилиан, но все равно.
— Госпожа, еще одно. Мы не знаем точного маршрута.
— Действительно. И где именно находилась установка, тоже. Знаешь, нам бы очень помог дневник, о котором упомянул этот Немирович. Его дед описал там по крайней мере часть пути… до того момента, как погиб сам… Если бы мы смогли получить дневник и переписать… ах, боюсь, уже не успеем. Сегодня вечером дают бал, и я не могу не показаться, иначе у дверей выстроится очередь из любопытных, желающих знать, что со мной случилось. На подготовку останется всего несколько часов после полуночи. Остается только попросить у него дневник, чтобы возвратить после. Но согласится ли он?
— Позвольте забрать дневник из его каюты. Во время бала, — предложила горничная.
— Это называется "украсть", а не "забрать". Нет, так нельзя, — покачала головой принцесса. — Конечно, он несдержан на язык и заставил меня понервничать, но в конце повел себя… как благородный человек. Ты не находишь?
— Госпожа, вы слишком хорошего мнения об этом повесе, — поморщившись, заметила Брунгильда. — Знай вы его получше, не говорили бы так.
— Но ведь и ты его не знаешь. А на самом деле это ведь я была неправа. Набросилась на него с несправедливыми упреками, оскорбила его бабушку, сорвала на нем бессильную злость… и в итоге уселась в лужу. Он ведь наверняка прочитал в дневнике, но обещал молчать о том… что дедушка Максимилиан и в самом деле был хорошо знаком с ней. Откуда еще у нее мог оказаться дедушкин платок с монограммой?
