Через минуту кто-то закряхтел, и я пошатнулась. Ящик резко встал на бок, и я упала на голову. А потом ящик выправили.
Надежда угасала. Я попала в телегу.
— Она сможет дышать там? — голос был приглушенным, но точно принадлежал дяде.
— Я сделал ей дыру, — ответил Фесо.
— Одной не хватит.
Телега пошатнулась, лезвие ударило в крышку четыре раза, а потом один раз сбоку. Я прижалась к другой стороне.
— Хватит?
— Лучше сделать их шире.
Лезвие вернулось, покрутилось в каждой дыре, пока в отверстия размером с виноградины не полился свет.
— Теперь рад?
— Ага, так она не зажарится. Там не станет грязно?
— Мы же ее не кормили.
Я поежилась, хотя в ящике становилось все жарче. До Басэера четыре, а то и пять дней пути. Я обходилась до этого без еды три дня, не дольше. Я знала тех, кто мог дольше, так что могла надеяться, что смогу, но как долго я проживу без воды?
— Паром грузят.
— Вовремя, — сказал дядя. — Святые, голова меня убивает. Разбуди меня, когда будем на материке. Я посплю.
Дверь скрипнула и закрылась. Телега поехала вперед.
Переданная боль. Скоро ли от нее загустеет кровь дяди? Скоро ли он умрет?
Надежда и вина смешались в неприятный узел в моем животе. Я убила его этим, он еще не знал этого. Я не видела, чтобы они сходили к Целителю. Может, к торговцу болью, но вряд ли они были по пути.
Я должна была ощущать вину. Но он убил бы меня мгновенно. Отрубил бы голову ради денег. И все же целители не убивали.
Крики толпы звучали в моих ушах. Убийца!
Я не была целителем и не могла им стать. Я могла быть или героем, или убийцей.
Простите, святые, но я не чувствовала себя никем из них.
Желудок сжимался от покачивания, меня тошнило от жара и тесноты. Я сосредоточилась на дыхании — вдох, выдох, вдох, выдох — чтобы сдержать тошноту. Я не думала, что Фесо хоть по какой-то причине откроет ящик, даже если будет шумно или начнет вонять.
Щелкнули поводья, покачивания усилились, кони набрали скорость. Если мы попадем в Басэер быстрее, я смогу выжить, но это было ужасно неудобно.
Я билась о стенки, синяки появлялись поверх синяков, порез на щеке открылся. Все болело. Руки и ноги пылали от ударов, спина, казалось, уже не выпрямиться. Зато у меня была боль, которую можно было передать, оказавшись снаружи.
И убить больше людей?
Я сглотнула. Они не были людьми, это были бандиты, убийцы. Это должно было что-то менять, но мне все равно было не по себе. Может, я смогу сбежать без передачи боли. Удавалось раньше, хотя в такой беде я еще не была.
