Девочка только громко, судорожно вздохнула.
Бабуля, в свою очередь, начала дергать подбородком и крутить головой. Намокшее полотенце, отяжелев, стало сползать. Неожиданно освободившись, бабуля в первый раз полной грудью вздохнула и стала шептать внучке первое, что нужно было сделать:
– Ты зубкими-то… зубкими… или сначала давай-ка я… Повернись спинкой… ай, зубы плохи у меня…
И бабка, у которой своих зубов осталось во рту всего пять штук (на улицу она надевала протез), стала выкусывать, мотая головой, тяжелый узел полотенца на Маринкиных связанных за спиной ручках… Уж ручки-то как былиночки… Сама Маринка тощая как глистиночка…
Руки были такие худенькие, что странно, как на них держалось толстое полотенце.
Первое, что прошептала бабушка внучке, это закрыть дверь на задвижку. Тихо-тихо. Освобожденными руками Маринка действовала плохо и щелкнула задвижкой очень громко, но в этот момент что-то грохнуло, и раздался слабый старческий вопль: «А! А! О!»
Это кричал дед, и его звериный вой был заглушён ударом. Все стихло.
– Мы с тобой вот в воскресенье поедем на участок, – шептала бабуля девочке, стараясь заслонить этими словами то, что произошло. – Снег посгребем от калитки… Снегу уже мало осталось… Приберемся в домике…
– Подох, – сказал голос.
– Давай этих… Бабка тоже знает, – отвечал другой. – Вскроем лохматый сейф-то…
Они загоготали. Из кухни послышался крик:
– Коньяк тут!
Это был не коньяк, а дедова настойка на грецком орехе, на перегородках, от давления. Шаги прогремели на кухню, наступила тишина.
Внизу смолкли звуки пианино, и очень отчетливо женский голос сказал:
– Ты, мразь, будешь сидеть здесь со мной безо всяких спокойных ночей до девяти вечера, поняла?
Ответом был тоскливый приглушенный плач и какие-то слова.
– Хорошо, учи Баха без меня, я уже не могу с тобой, гадина!
Пианино снова загудело.
«Значит, мыться они не будут», – подумала бабуля и зашептала:
– Мариночка, попробуй развяжи мне ручки-те, а? – Она повернулась к Маринке спиной, и слабые детские ноготки вцепились в тяжелый мокрый узел.
– Ты чо, – заорали в кухне, – ты чо, мне оставь, блин!
Грубо, раскатисто засмеялись.
– Да у них еще полно, хромой говорил, дед много приносил… бабка должна знать заначку… Мы внучкой займемся, бабка сразу пасть откроет. Надо было сразу.
Мариночка царапала, тянула ноготками и зубами изо всех сил. Бабуля почувствовала, как слабеет узел, стала дергать, возить за спиной затекшими, больными руками.
– Та-ак, – с оттяжкой сказал голос, и в ответ захрипел, глухо застонал дед. – Та-ак, ну показывай, падло, будем ща твоих баб (он грязно, длинно выругался).
