— Они нас приветствуют, сэр, — тихо сказал вахтенный офицер Дрейку, стоящему на мостике.
— Вижу. Они принимают нас за испанский каботажный корабль. Сколько осталось?
— Полтора выстрела, сэр. Через минуту можно будет открывать огонь.
— Рано. Дать один выстрел холостым. Пусть думают, что мы их тоже приветствуем.
Офицер дал команду, и прогремел выстрел. «Золотая лань» медленно приближалась к ничего не подозревающему испанцу.
— Один выстрел, сэр. Можно открывать огонь, — пробормотал офицер, пристально вглядываясь в галеон.
Ни один мускул не дрогнул на обветренном лице адмирала. Дрейк хлопнул офицера по плечу, улыбнулся и спокойно сказал:
— Рано. Целиться по грот-мачте. Как только подойдем на полет стрелы, можете открывать огонь.
Дрейк держал на борту команду из восьми лучников, так как не доверял мушкетам, от которых слишком много дыма и слишком мало толку.
Кто-то тихо зарычал, прижимаясь к мачте. Зарычал, как дикий зверь, почуявший запах свежей крови и готовый ринуться в бой, чтобы утолить свою жажду. Жажду убийства, жажду смерти.
Пушки грохнули как-то неожиданно. Они всегда стреляют неожиданно, даже тогда, когда ждешь этого выстрела, когда к нему готов. Судно вздрогнуло, заскрежетало дерево, весь левый борт заволокло дымом. И туг же полетели стрелы. Кто-то на галеоне пронзительно закричал, корчась в предсмертных судорогах. Сразу десятки голосов завопили по-испански, в панике отдавая команды. Что-то громко заскрипело и упало в воду.
— Грот-мачта! Мы свалили грот-мачту! — яростно взревели матросы, когда дым рассеялся.
— Лево руля! — закричал Дрейк, перекрывая своим голосом шум побоища. — На абордаж!
15 апреля 1895 года в семье первостатейного купца Степана Афанасьевича Назарова родился сын, которого в честь прадеда решено было назвать Никитою.
Как и положено, на седьмой день по рождению его, младенца повезли крестить в расположенный неподалеку от городка небольшой монастырь. В продолжение всего таинства Никита вел себя весьма тихо, даже ни разу не вскрикнул. Когда же священник после троекратного погружения в воду поднял младенца над купелью, он вдруг заверещал, заулыбался, размахивая сжатой в кулачок ручонкой. Когда кулачок разжали, в нем оказался невесть откуда взявшийся там золотой червонец…
Степан Афанасьевич был заметной фигурой в городке, и справедливости ради надо отметить, что не только благодаря своему состоянию — большой суконной мануфактуре, собственной пристани в Самаре с несколькими баржами и пароходом «Ласточка». Богатые люди имелись в городке и помимо него.
