— Надька! — позвал он, оглядываясь по сторонам.
Но ему никто не ответил.
Дня через два, около десяти вечера, когда баба Настя загоняла внуков в кровати, в дверь постучали.
— Кого еще черти принесли? — В прихожую вышел подвыпивший Сергей Кротов. Он цыкнул на пацанов, и те убежали на кухоньку.
На пороге стоял учитель истории, Николай Иванович Бобров.
— Здрасьте, я по объявлению, — застенчиво сказал он, стягивая с головы шляпу. — Вот, пришел…
— А-а-а… — протянул Сергей, сфокусировав мутный взгляд на учителе. — Ну, заходи, раз пришел… Выпить хочешь?
— Спасибо, не пью, — вежливо отказался Николай Иванович.
— По какому еще объявлению? — Вадик удивленно посмотрел на брата.
— Хрен его знает… — пожал плечами Витя.
А еще через день к домику с зеленой крышей подкатил крытый грузовичок. Он привез вещи Николая Ивановича, нового постояльца семьи Кротовых. Братьям пришлось потесниться, они теперь жили в одной комнатке — вторую занимал учитель истории.
Отец задерживался на работе (что в последнее время случалось довольно часто), и близняшки с радостью помогали Николаю Ивановичу перетаскивать стопки книг, перетянутых жгутом. По сути дела, почти все богатство учителя состояло из книг, их было огромное количество — целая библиотека. А еще жилище Боброва украсили маленькая морозильная камера, черно-белый телевизор «Электрон», высокая этажерка (опять же для книг) и скрипучее кресло-качалка.
По договоренности с Кротовым-старшим Николай Иванович должен был платить за жилье по десять рублей в месяц — кстати говоря, деньги для глухой провинции немалые. Но в целом учитель был доволен тем, как он устроил свой быт.
Вечером закатили торжественное чаепитие с традиционными пирогами. Николай Иванович оказался на удивление приятным человеком. Его скромность отнюдь не была показной. Говорил он с какими-то странными, будто плывущими интонациями, присущими, как позже выяснилось, всем москвичам. Да Бобров родился и вырос в Москве, успешно закончил педагогический институт имени Ленина, получил распределение в Богом забытый Спасск. И нисколечко не переживал по этому поводу. Его не тяготило, что он теперь был оторван на целых три (в лучшем случае) года от столичной жизни.
До полуночи он рассказывал братьям, которые ни разу не выбирались дальше областного центра, о московском метро, о большущей выставке, почему-то называвшейся загадочным буквосочетанием «ВДНХ», о магазине «Детский мир» — царстве игрушек — и еще много-много о чем…
