В небе, совсем низко, видны самолеты: они взлетают медленно, с усилием. Таджик завороженно следит за ними через боковое стекло. Они расстанутся с ним, так и не успев познакомиться. На указателях уже появились буквы терминалов.
Желая лишний раз продемонстрировать свою власть, Эрик делает крюк и, хотя бензина еще достаточно, решает заехать на заправку у въезда в аэропорт. Ему нужно выбрать между неэтилированным бензином «Экстра-98», дизельным топливом «Экстра», неэтилированным бензином 95-E10 и обычным дизельным топливом.
Эрик растягивает агонию, играет на их нервах, заставляет сполна заплатить за мятеж. Он уже никуда не торопится, демонстрирует им, что не боится ни их, ни себя самого.
Они едут вдоль вереницы машин, плотно стоящих друг за другом на обочине. Приехавшие слишком рано водители, не желая платить за стоянку в аэропорту, припарковались по обеим сторонам дороги и спят в темноте салонов, возятся со своими телефонами, выбивают коврики, ожидая, пока им позвонит друг, жена, клиент, которых они встречают и которых подхватят на выходе из терминала, за краткую минутную остановку.
Эрик останавливает машину посреди этой стихийной стоянки, у островка с топливными колонками. Он вылезает, чтобы залить полный бак, сохраняя совершенно обыденное выражение лица. Аристид и Виржини смотрят, как он медленно идет вокруг машины, словно напоминая им, кто здесь главный, как аккуратно управляется со шлангом, как крепко держит заправочный пистолет, не отрывая глаз от счетчика бензина. Аристид оборачивается и видит, что Виржини кусает себе щеку изнутри. Он хотел бы зализать ей раны, но больше не понимает, как к ней подступиться. Она удрученно улыбается ему, словно собрату по несчастью, сделавшему все от него зависевшее. Он восхищен тем, как высоко она держит голову, какое бесконечное спокойствие излучает: ее женскую гордость не растоптать какому-то разозлившемуся мужичонке, возомнившему себя большим начальником. Аристид переводит глаза на таджика.
– А может, тебе сейчас сбежать? – предлагает он, часто моргая, и вымученно улыбается.
Асомидин Тохиров выдерживает его взгляд. В воцарившейся тишине просыпается слабый сладковатый запах. Слишком хорошо знакомый им запах цветов, забытых в вазе, запах холодного прокисшего супа. Он уже отказался от жизни. Лицо у него осунулось, глаза впали. Кожа обтягивает острые кости носа и скул. Уголки губ опустились книзу. Еще немного, и он окончательно погрузится в небытие.
