Зефир из Вовки посыпался, а я один розовый кругляш — хвать! — и в рот себе. Вот оно, счастье. Знаешь, все как‑то тогда… Ну, полуголодная жизнь… Я как мясо‑то выглядит, забыл. Хлеб да макароны, и в телевизоре только свинья эта пьяная сидит и врет на всю страну, вот и все развлечение.
А через полгода вызов в Германию пришел. За копейки продали всё и как цыгане в края теплые. И вот знаешь, Макс, как вспомню… Первые месяцы отъедались только. И все хорошо, да вот… Здесь конфет‑то этих завались. Как вспомню, Вовка тогда, словно воробей, голову в плечики прячет, а я его с размаха… за зефир. Пятилетний мальчишка, а хотел детей, друзей своих, подкормить. Не стал сам, втихаря, все жрать. Витька… Айша… А я его по уху. Да еще раз! И себе в рот… Что он сказал детям в садике в то утро? Кто ж я после этого?.. Поэтому, сколько я здесь живу, ничего ему не запрещаю. Денег — на денег! Шмотки — на шмотки! И спасибо не говори, только не вспоминай, пожалуйста. Одна надежда: может, вырастет — простит. Как думаешь, Макс?..
Что я мог ему ответить? Вспомнить, как сам метался по трем работам, перехватывая то десять процентов от получки там, то «мыло кусковое, хозяйственное» вместо зарплаты здесь? Моя юность так прошла. Что мне было рассказывать? О том, как я празднично принес домой десяток яиц, и мы глотали слюнки, готовясь пожарить огромную яичницу на троих, первую за последние полгода, а мальчишка, который жил тогда со мной — такой же, как Вовка, — подошел и сказал: «Дядя Максим, пожалуйста, дай мне четыре яичка в садик, нам воспитатели сказали, что кто не принесет яичек, тому на завтрак больше не дадут пирожков…»
Кто смог бы измерить ценность тех куриных яиц? Сволочье под видом президентов, кромсающее судьбы наивных, добрых, глупых людей в Беловежской Пуще? Жравшее на их бедах в три горла и свору свою лакомыми кусочками кормившее…
— Девушка, счет, пожалуйста!
Я плачу германскими деньгами за германское пиво в германском кафе. И девушка, беленькая, милая, улыбается и рада двум евро, оставленным на чай. Из паспорта, больше похожего на бейджик, смотрит хмурый азиат. Под ним два слова: «Национальность — немец». Так что все в порядке. И все в шоколаде — Европа, пиво, друзья, ни слова не говорящие по-русски. Шесть лет.
«Дар-р-рагие рас-сияне…»
Я ничего не прощаю.
* * *
Получил люлей от большого начальства, регионал-ляйтера Роланда. Принесла его нелегкая сегодня охранников проверять.
Все‑таки у меня интуиция, как у зверя. Упорно подсказывала, что новый тюрштеер Свен, невзирая на его опыт работы и все положенные бумаги, говно человек, и брать его на работу нельзя. Но выхода не было: один из нашей бригады ушел служить в армию, другого я сам уволил, а третий, Маттиас, сошел с ума. Не фигурально, а фактически, кладут мужика в психушку. В общем, охранники нужны позарез. Так вот свинья Свен, вместо того чтобы работать, все два часа смены точил лясы с девками и к дверному контролю даже не приблизился. При том что он у нас в танцхаусе не новичок и в курсе специфики. А оставшийся у входа Дмитрий начальство в лицо не знал и впустить отказался. Роланд был в бешенстве.
