Новелла Ф. О’Коннор, во многом традиционная по форме, очень современна по тематике. Ей свойственны темы все возрастающей индивидуалистической разобщенности людей в буржуазном обществе, искажения и разрушения эмоциональных связей между ними; разоблачение мещанской ограниченности, пагубности буржуазного успеха — а это темы, привлекающие внимание всей большой реалистической литературы США.
Рассказы О’Коннор прекрасно написаны, их мрачному колориту великолепно соответствует строгая, несколько ироничная манера повествования (этим, кстати, они близки новеллистике другой известной американской писательницы Д. К. Оутс). Но, несмотря на эту сдержанность, рассказ О’Коннор звучит подчас как вопль отчаяния при виде попранной, изуродованной человечности; он полон жажды другой, более возвышенной, гармоничной, исполненной братских чувств жизни.
Трудно сказать, в каком направлении развивалось бы далее творчество Ф. О’Коннор, которая не раз признавалась, что голос «дьявола» — сомнение — смущает ее, тот самый голос, который будил дух протеста в Таруотере, протеста против насилия над природой человека, и физического, и духовного. Однако бесспорно одно — ей было очень трудно примирить жесткую католическую догматику с пытливой честностью и скептицизмом реалиста.
Однажды О’Коннор спросили, почему она пишет. И, очевидно на краткий миг забыв о своей религиозной миссии, она ответила просто и лаконично: «Потому, что у меня хорошо получается». Она действительно писала хорошо: в ее рассказах и романах много жизненной правды, запечатленной в острой, гротескной форме, правды о современном американском обществе, правды, которая уже подарила миру столько честных, страстных и нужных книг. К ним относится и наследие американской писательницы Ф. О’Коннор.
I
Павлин шел за миссис Шортли вверх по дороге. Медленно выступая друг за другом, они вдвоем составляли целую процессию. Одолев подъем, женщина остановилась и, скрестив руки на груди, застыла на своих исполинских ногах, словно нагромождение гранитных глыб, суживающееся кверху, к двум излучающим ледяной свет голубым точкам, от пронзительного взгляда которых ничто не могло укрыться. Преисполненная неколебимой уверенности в себе, она высилась, точно великанша — хранительница здешних мест, вышедшая на шум узнать, что стряслось. Не удостаивая вниманием белесое послеполуденное солнце, которое, словно незваный гость, пряталось за зубчатой стеной облаков, она обратила свой взор на ответвлявшийся от шоссе рыжий проселок.
