— Болить? — опомнился Махахей, когда они уже подходили к городу, заметил, как гнется и корчится его Ганна.
— Болить,— ответила жена. Махахей с состраданием посмотрел на нее и замолчал. Они шли по старому городку, в котором с довоенных времен ничего не изменилось. Само время, казалось, застыло здесь, замерло в мощенных булыжником улицах, в запахах паровозного дыма, в звуках паровозных гудков, в неторопливо раскручивающих педали велосипедов, роверов — по-местному, женщинах и мужчинах, копной восседающих на этих велосипедах, в замерших в тени деревьев, костелах и церквах. Время обминуло, обошло городок стороной. Многое строилось и рядом с городком, тот же рыбхоз и даже новый город километрах в восьми — десяти отсюда, где что-то нашли, обнаружили не то нефть, не то камень какой-то, а может быть, сразу и нефть, и камень. Но рыбхоз и эти находки никак не отпечатались на жизни городка, разве что открылся небольшой магазинчик при вокзале с вывеской «Рыба». Рыбхоз же работал не на этот магазинчик и даже не на магазины строящегося неподалеку нового города. Машины с надписью «Живая рыба» проскакивали по осени булыжником и асфальтом этих двух городков, выбирались на бетонку и исчезали в километровых столбах. Присутствие большой стройки тоже не очень ощущалось здесь. Только больше стало людей в джинсах и кожаных куртках, которые никак не вписывались в старые и кривые улочки. По утрам и вечерам больше стало людей в темных комбинезонах, заляпанных известью, бетоном и краской. Кроме рабочих рук, старый город был ничем не полезен новому времени, ничем не отмечен.
Больница с амбулаторией помещались в старых деревянных, правда, двухэтажных домах. Махахеям пришлось походить и по этажам, и от дома к дому. Ведущие сегодня прием хирург и терапевт уже отработали свое. Махахей с Ганной пробились к окулисту.
— Не мой профиль,— сказал окулист,— идите в больницу к дежурному врачу.
Дежурного врача на месте не оказалось.
— Отлучилась по хозяйству,— объяснили больные.— Но не бойтесь, скоро будет, она недалеко здесь живет.
И действительно врач, седая, в очках, одних с Ганной лет, заставила недолго ждать и быстро разлучила Махахея с женой.
— Аппендицит,— известила она его в «приемном покое», где он сидел в ожидании, что ему скажут.
— И что ж теперь? — спросил Тимох, переминаясь с ноги на ногу, пугаясь обыденности голоса врачихи, как будто аппендицит и насморк были одно и то же.
— Резать,— врачиха хотела уже уходить, но задержалась, взглянув на Махахея, успокоила: — Не бойтесь, каждый день режем. И все живы-здоровы. Еще сто лет проживет.
