— Как видите, товарищ Ровда и не отказывается. От него, как от коммуниста, мы и не ждали другого. Болота он знает по своему Князьбору, бюро рекомендует вас, товарищ Ровда, начальником СМУ мелиорации.
— Я же не мелиоратор,— после всего происшедшего Матвей уже ничему не удивлялся. Но такого поворота он никак не ожидал.— Я против... В свое хозяйство я согласен даже скотником...
— Шутить будем после, товарищ Ровда, и в другом месте. А сейчас здесь, как видите, бюро, и бюро дает вам партийное поручение. Сколько лет вы уже в партии?
— Я ничего не смыслю в мелиорации, я не знаю...
— Не знаете, научим, не умеете, покажем, не хотите, заставим. Мы вас не на пасеку медовуху пить отправляем.
Вот так там все и свершилось.
Земля, Полесье лежали сейчас перед Матвеем и Шахраем в первозданном своем виде. Князьбор и князьборцы только ниткой дороги прошили землю, связали себя с внешним миром, но нитка эта была весьма непрочной, хотя ее и пытались упрочить в годы войны. Князьбор тогда из всех средств передвижения признавал только телегу, но там, где проходили вол и лошадь, не могли пройти автомобиль и пушка. Немцы руками князьборцев проложили гать не из лозы и ольхи, а на свой манер — из дуба, ясеня, сосны, уложенных поперек дороги. Дуб, ясень, сосна — и так двадцать километров беспрерывной ужасающей тряски, ужасающей памяти прошлого, бросившегося под колеса их «газика». И сегодняшний светлый полдень на этой тряской дороге был полон укоризны. Солнце плясало на небе, будто пьяное, и само небо все время ломалось, опрокидывалось, с размаху падало в болото и вставало из него черным, в багровых искрах, беспрестанно сыпавшихся из глаз Матвея и Шахрая. Шахрай был в панцире, в броне своей враждебности болоту и дороге. Впервые за неделю совместных блужданий удалось заковать себя в такую же броню и Матвею. Он, вышедший сам из Князьбора, казалось, знал о нем все, вышибло из памяти вот только эту гать, может, потому, что никогда не доводилось ездить по ней на машине, все больше на своих двоих, а на своих двоих никогда не тряско.
— Когда же кончится эта стиральная доска, машину жалко,— не выдержал водитель.
— Немного осталось,— пообещал Матвей.— Сейчас вырвемся.— И накаркал. Оборвалась ниточка, которая вела их в Князьбор. «Газик» уперся в размытый паводком мостик.
— Приехали...— чертыхнулся Шахрай.
— Справа, кажется, объезд,— Матвей вместе с водителем, с трудом передвигая ноги, прошлись по этому объезду.
