Вылез из чана и с детски счастливым лицом сграбастал меня...
Непонятный человек мой братец. Бывало, нагряну с ребятами, с девочками из миманса — игры, пьянка, дым коромыслом! А Доментий в сторонке. Только глаза добротой светятся. Его так и прозвали на монастырский лад — брат Доментий. Кому помочь, услужить — он тут как тут. Привозил я в отчий дом и известных поэтов, и заслуженных артистов, и больших начальников, перед которыми районное начальство вальс-бостон с подносами танцевало. А Доментию все едино — что пьяный гитарист-виртуоз, гастролирующий по Союзу, что сосед- аробщик, что директор телевидения... Одно время школьный физрук Дито Костава требовал, чтоб я увез Доментия в Тбилиси в спортшколу: «Он же нам Гиви Картозия заменит! Мир увидит и нас прославит!» Да разве его уговоришь... Дито до сих пор при встрече сокрушается: слава грузинских борцов на убыль пошла, а мы ее не поддержали... Нет. Вряд ли Доментий стал бы чемпионом. Чемпиону кроме силы злость нужна, азарт, а он... Брат Доментий. Кто его так окрестил? Даже Поля переняла, частенько так называет — брат Доментий.
А в ту осень наше возвращение с молодой невесткой стало в деревне событием! Как сейчас вижу эту картину: миловидная блондинка прошла через всю деревню, неся на руках четырехлетнего сына, который прекрасно мог идти и сам; несение сына на руках было в некотором роде демонстрацией, так сказать, лозунгом; его смысл был понятен каждому: дескать, я иду под венец не под белоснежной фатой, а с багажом прожитых лет и ошибок. Такая решительность вызвала замешательство в стане встречающих. Я несколько раз предложил Поле спустить мальчика на землю или передать мне; Поля в ответ решительно встряхивала белокурыми волосами, лишний раз доказывая демонстративность своего поведения. Доментий нес перетянутые ремнями потертые чемоданы и, как ребенок, улыбался на каждое приветливое слово. Приветливых слов было немало, но и шушуканья за спиной хватало...
Большой Георгий молча встретил невестку у ворот, впервые в жизни он показался мне немножко растерянным.
Потом вступило в силу время. Все изменяющее время. Осенью я наезжал в деревню за вином и фруктами и видел, как больной отец сидит с Полей у камина, его голубые глаза грустно смотрят на пламя, распухшие в суставах ладони устало лежат на коленях; Поля ворошит щипцами угли, и байковый халат обтягивает ее живот. А за спиной у них стол завален айвой, грушами, инжиром, хурмой, виноградом, гранатами, каштаном, кизилом, жареной кукурузой, в высоких горлачах, заткнутых виноградными листьями, стоит маджари — молодое неперебродившее вино, и горячий пшеничный хлеб сдабривает все своим мирным семейным запахом...
