Я бы такого мужа далеко не отпускала.
— А я и не отпускала далеко,— говорю.— До Гагры рукой подать.
— Говорят, у вас гости из Москвы...
В этом погребе надо ухо востро держать. Тут каждое слово, как в копилку, проваливается.
Молчу. Жду, что она еще скажет, далее интересно.
— Парнишку этого я видела. До чего хорош! Как молодой олень, ей-богу!
— Ну, Марго,— говорю и сеточку, с собой прихваченную, с деловым видом разворачиваю.— Давай, если что даешь, и пойду, а то ты заговариваться начала.
Она тоже встала.
— Ладно, Додо, ладно. Молчу...
— В прошлый раз обещала тушенку говяжью,— говорю.— Получила?
— Для тебя найдется.
— Дай банок пять. И шпрот десять банок, если есть.
Она пошла в угол по ящикам, коробкам шарить и кричит оттуда:
— Сардины марокканские не хочешь?
— Нет,— говорю,— сама ешь.
— А «завтрак туриста»?
— Возьми с собой в турпоход.
Появляется. Шпроты на груди несет, руками подпирает, ногой картонную коробку подталкивает, а в коробке тушенка, какой-то пакостью вымазана.
— Ты пока оботри, а я сейчас,— свалила шпроты на бочку.
Пока я банки ветошью обтирала, Марго куда-то исчезла. Вылезает из мрака, протягивает бумажный кулек кило на два.
— Это от меня дяде Эрасту.
— Что это?
— Маслины греческие.
— О-о! — Я пакет раскрыла и несколько ягод раскусила.— Спасибо,— говорю по-гречески.— От дяди Эраста и от меня!
— Ладно, ладно,— по спине меня поглаживает. Болтунья, сплетница, а сердце доброе. Такой в школе была, такой на всю жизнь и осталась.— Сколько раз учила: не приходи с сеткой, принеси закрытую провизионку, а то меня покупатели за волосы оттаскают. Что мне с тобой делать? Придется в бумагу завернуть...
Заворачивает банки в газету, ставит в сетку и все ворчит, приговаривает. Я две десятки протянула, она пятерку сдачи дает.
— Маслины — пешкеш! От меня дяде Эрасту!
С сеткой в руке иду к лестнице.
— Спасибо, Марго! И за пиво тоже. Ты бы к нему маслин догадалась — вот был бы кайф!
— Постой-ка! — спохватилась Марго.— Пару бутылок для дяди Эраста дам.
— Да ладно тебе, угомонись. Надавала уже, не донести. Как бы мы тут без тебя жили...
Замахала на меня руками, а сама едва сдерживается, чтоб не просиять. Любит, чтобы ценили ее, чтобы нужным человеком считали. Принесла пиво, сунула в сетку, помогла по лестнице подняться. Шла, а сама все по сторонам озиралась, соображала, что бы мне еще пихнуть.
Из погреба в магазин вылезли, как в парную. Свет яркий по глазам. Очередь у прилавка выросла. В дверях молодежь бородатая, в шортах и кедах, на гитаре бренчат.
