И Криницкий не имел ничего против! Какое там — он готов был пребывать в своем нынешнем состоянии хоть целую вечность. Каковая, собственно, его и ждала… думал он. Но тогда почему звучит этот голос? Почему пытается вырвать Илью из долгожданного безмолвия и покоя. Из сладостного забытья, из блаженства… сна? Всего лишь сна?!
— Просыпайся-вставай-просыпайся-вставай…
Мысли зашевелились медленно, с неохотой. Но вынуждены были приняться за работу — хотя бы за этот нечаянный вопрос. За ним и другой последовал: кто, да с такой настойчивостью пытается его разбудить?
— Просыпа-а-айся… вста-а-ава-а-ай…
Мама — чтобы сонный Илюша собирался в детский сад или школу? Сосед по общаге — перебрал, мол, вчера, а скоро на пары идти? Вернее соседка… или собутыльник… нет, скорее, собутыльница в более зрелом возрасте? Но при похожих обстоятельствах: перебрали-де вчера. Или жена?
Хотя… что за чушь лезет в голову — Криницкий аж сам на себя рассердился. Жена сроду не утруждала себя попытками его разбудить. Будильник, мол, есть. И какая к чертям собачьим соседка по общаге? Ведь девушкам и парням запрещалось ночевать в одной комнате… вроде бы. И это точно не могла быть мать, ибо Илья вспомнил более чем точно: школу он давно закончил, не говоря уж про детский садик. А собутыльница… ну не бывало у его пьющих приятельниц и коллег таких мягких приятных голосов. За что зеленому змию отдельное спасибо.
И если уж на то пошло, произносил голос другое:
— Вселяйся! Оживай! Поднимайся!
Криницкий просто ослышался поначалу.
— Ну, вселяйся же! И оживай! — а принадлежал голос, как сумел вспомнить Илья, колдунье Вуламаре, — я сделала все, что смогла. А дальше… только ты сам.
«Только сам!» — мысленно (а как же еще, теперь-то?) повторил бывший актер. Хоть и не понимал, что именно от него требовалось, но с этой мыслью и под настойчивые призывы колдуньи блаженное забытье внезапно сменилось решимостью. А мир снова наполнился ощущениями, звуками, светом. И картинками… нет, скорее, эпизодами. Что сменялись с калейдоскопической быстротой.
Вот он (он?) прорезает толщу воздуха, прорываясь через встречные ветра на огромной высоте. Рвется навстречу такому же, как он… такому же исполину… ящеру с кожистыми крыльями и покрытому чешуей. Рвется в бой. Огненное дыхание ящера-противника обжигает… огромные когти оставляют в чешуе кровавые полосы — глубокие раны. На сей раз, противник оказался сильнее, а сам он постарел, ослабел. И потому, после короткой схватки уже не летит, но камнем падает навстречу земле. Чтобы никогда больше не подняться.
