После пробуждения под позолоченными лепными украшениями дворца Кариньян я имела удовольствие порадоваться точности закройщика, господина графа Дево. Мне передали куртку и брюки из хорошего синего сукна, изготовленные в его мастерской. К ним добавили ботинки, белье и прочее. Сам принц, кроме того, подарил мне сорок пиастров.
Я вышла, чтобы купить хлеба и мяса, которые я хотела отнести в церковь моим товарищам, не имевшим счастья родиться, как я, в Бургундии и быть женщинами. Принц де Линь, узнав о том, как я потратила половину подаренных мне денег, решил оценить этот обыкновенный поступок дороже, чем он того действительно заслуживал, и дал мне еще двадцать пиастров.
Освобождение зависело от австрийского генерала, которого звали Кемс (если память мне не изменяет). Принц вручил мне письмо для него, а другое для капитана гусаров, стоявших в аванпосту в Пероса, который, возможно, выполнил бы миссию по моему обмену на французских аванпостах.
Австрийский генерал принял меня с высоты своего величия, вышагивая из одного угла своего кабинета в другой. Он прочитал письмо и сказал, не глядя на меня:
— Принц де Линь без ума от французов. У него под защитой всегда есть кто-то из французов. Он просит, чтобы вас обменяли, но это невозможно.
— Генерал, — ответила я, — если мой обмен невозможен, я прошу вас расстрелять меня.
— Но почему?
— Потому что я предпочитаю умереть от ваших пуль, чем вернуться гнить на полу в церкви. Вы содержите в ужасных условиях людей, которые имели несчастье попасть к вам в плен.
Генерал прекратил свое хождение и уставился на меня:
— Что за тон? — сказал он. — Ты еще слишком молод, чтобы так говорить.
— Генерал, пусть так, но мне приходилось читать старинные книги, и там много говорилось о гуманности.
Генерал улыбнулся и жестом отпустил меня.
— Хорошо, — добавил он, — можешь доложить принцу де Линю, что я сделаю то, что он просит.
Потом меня направили в Пероса, где должен был состояться обмен.
Принц в своем письме генералу не сообщил, что я женщина. Я думаю, он опасался, что генерал попытается удержать у себя пленницу из простого любопытства; или он боялся, что это обстоятельство задержит выполнение всех необходимых для обменного договора формальностей. Он верил, что обязан быть менее сдержанным в письме к капитану гусаров, надеясь, без сомнения, что тот обойдется со мной лучше и возьмет на себя хлопоты о женщине, но случилось совершенно обратное. Этот капитан оказался грубияном, который прежде всего вознамерился злоупотребить этой тайной, чтобы силой потребовать от меня дорожный сбор, подобный тому, какой Святая Мария Египетская предлагала, как говорят, одному лодочнику.
