Неболочь | страница 23

Мы доезжаем до Удельной, а кажется, что до Ямской.

Я – Гамлет, маковка собора – как череп Йорика… Рассвет.

Я избегаю разговора с прохожими, которых нет.

Сезам

Я думал, что смерть одинока – она многолюдна, увы —

Как ветер, свивающий локон осенней уставшей травы.

За ней наблюдают предметы: дозорные звёзды, роса,

Деревья, от яркого света лукавые щуря глаза;

Икона, висящая в храме, что видела много смертей:

Твою – фотокарточка в раме, чужую… Свистит коростель.

Мир сведущ и не обезличен, он жадно следит за тобой:

Зачем ты уходишь, что ищешь, когда не вернулся домой?

Я с возрастом стал осторожней, я слышу, не веря ушам,

Как Орша беседует с рожью, как вздорит с Ван Гогом сезам.

Календарь

Деревня в ладонях уезда жужжит любопытной пчелой,

Плакаты партийного съезда линяют на стенке сырой…

Киношка в субботу, танцульки, прямая дорога домой,

Где ветер играет в бирюльки – с травою, пропахшей росой.

Сырые следы самоката, метущий обочину клёш…

Любовь, что случится когда-то, навеки забудется, всё ж.

«Пятьсот миллионов бегумы»… Россия – кровавый Штальштадт.

Листаю на кухне угрюмо, навзрыд, иероглифы дат.

Забавный такой календарик… Сегодня Учителя день.

Мой друг, птеродактиль-комарик, отбросил зловещую тень.

Я долго боролся с собою, но дольше боролся с тобой.

Сгорают гирлянды героя на праздничной ёлке рябой.

Слащавые воспоминанья ползут, как конфеты-«рачки»,

В озёрную тьму без названья, где плавают неба клочки.

Лоухи

В Мюллюпельто советская финка нам, продрогшим, варила уху…

Караси – то ли золото инков, то ли медные листья на мху —

Дребезжали в корзине… Смеркалось. Пререкались лягушки в пруду.

Ускользала бугристая алость облаков за крутую гряду.

Словно клавиши фортепиано, черно-белая стая сорок

Из-под ног молодого тумана упорхнула и села на стог.

Как волшебная мельница Сампо, в котелке колесила уха…

Пузыри, наподобие ампул… плавники, чешуя, требуха —

Атрибуты ночного гаданья возлежали на грязном столе…

Над избушкой цвело мирозданье, будто Ленин сиял на рубле.

Самомолкою – мельницей Сампо финка пальцами мяла куски

Грубой соли: «Попробовал сам бы… Растолчёшь и умрёшь от тоски».

Как тверда соли каменной пачка! Не прожать, не согнуть, как горбыль…

Финка вздрогнула, что-то кудахча, соль веков, перетёртую в пыль,

Отдала мне: «Держи, Вяйнямейнен», – и рукой указала на дверь, —

«Бросишь в воду солёную жменю, если вздумаешь мыться теперь».

Сумерки

Воды осенней водевили,

Вдовеет водорослью свет.

Линь, проявляющийся в иле, —

Монета медная в могиле,

Перейти на страницу 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27