Неболочь | страница 18
Рот распахнуло заозерье, навзрыд кувшинками блестя.
Луг согласился в подмастерье – чтоб без единого гвоздя!
Для развлечения Катуллу нёс пряный лес таблички пней…
Мою печаль как ветром сдуло, ночь стала утра мудреней.
Рукоплескалась в речке рыба, дробил кузнечик чехарду,
Порхали бабочки на выбор, летали птицы-Виннету.
Имея навык Иисуса, скользнул по глади водомер
(ка) … Становилось грустно. Трубило солнце-пионер.
Поездка
Володе Яковлеву
Возле города мёртвого N, километрах в четырехстах,
Есть живая деревня В, вознесённая для Христа.
Я приехал в деревню В, обошёл остановку А:
На водонапорной трубе – гнездо аиста.
Белый ветер зимой – метель, жёлтый – осенью, в листопад…
Я увидеть тебя хотел и спешил, шагал невпопад.
Погрозила церквушка мне, как перстом, золотым крестом:
Мол, скитался полжизни где? – Покрещусь, расскажу потом.
Под кладбищенскою сосной, отдавая умершим дань,
Где могилами вкривь и вкось взбудоражена глухомань,
Постоял я часок-другой, поразмыслил о том-о сём…
Покормил печеньем ворон (был закат багровее сёмг).
Мне подумалось неспроста: нашей встрече – каков удел?
Водки выпив, утёр уста… (Я увидеть тебя хотел…)
Воротясь к остановке А, я успел на последний рейс.
Убегали столбы назад… Я рыдал, обнимая кейс.
Город
Пустопорожний город, и голуби внахлёст,
Как огород, прополот небесный свод – без звёзд…
Слюнявые собаки, мигающий тоннель
Застёгнут, как Акакий, в суконную метель.
Игла Адмиралтейства сквозь тучи-канапе.
Звенит гиперборейство в коленчатой трубе.
Ведь если город вечен, тогда он точно – мёртв,
Он обесчеловечен, он свеклою протёрт:
Чернильней каракатиц, синильнее чернил —
Родитель и каратель, воитель и зоил.
В сыром его колодце я, как ведро, гремлю,
Где Бродского уродцы, которых не люблю,
В обнимку и вповалку, а кто – особняком —
Поддерживают балку над каменным ларьком.
Выписываю вензель (приподнят воротник):
Боюсь, как бы туземцы не сняли пуховик.
Транс-аэротур
Пустые разговоры о странных берегах. Я думаю, что поры преодолеют страх,
Я думаю, что – хором – преодолеем стыд, поверив в уговоры бездетных эвменид.
Я думаю, что скоро… Но думаю – вчера: на грядке помидоры, как отблески костра.
Не помню, что случится на странных берегах – как смазанный горчицей, в ключице ноет страх…
На грядке помидоры, созрев, сошли с орбит; застенчивостью вора превозмогаю стыд.
Костёл костра пылает на странных берегах, меня ниспровергает преодолимый страх.
Мне стыдно, но, стараясь стыдливость превозмочь, я искренне пугаюсь, когда смеётся дочь.