— Ну вот, не надо было отпускать. Это нетрудно. Представляешь, через семь лет ты пойдешь к первому причастию, через двадцать закончишь учиться, а еще через пять женишься, — сказал Жакмор.
Ситроен не очень уверенно покачал головой и снова легко встал.
— Хорошо, молодец, нужно будет предупредить сапожника и кузнеца. Знаешь, здесь довольно сурово воспитывают детей. Но, с другой стороны, лошадей же подковывают, и им от этого не становится хуже. Впрочем, как мать пожелает, так и будет.
Он потянулся. Ну и жизнь. И совершенно некого подвергнуть психоанализу. Служанка не уступала по-прежнему. На этом фронте ни малейшего продвижения.
— И к кузнецу сведу вас, ребятки, а то что-то давненько не был в деревне, — сказал Жакмор.
Ситроен продолжал вертеться вокруг столика, но теперь он не ползал, а ходил.
— Подумать только, как ты быстро учишься. Кто знает, может разовьешься быстрее намеченных мною сроков. По крайней мере, будет с кем бродить по окрестностям.
Ноэль и Жоэль закапризничали, и Жакмор взглянул на часы.
— Так и есть, время кормления пропущено. Что же вы хотите, ведь каждому иногда случается опаздывать.
Жоэль заплакал. Ноэль вторил ему. Третий брат, не двигаясь, холодно посматривал на них.
Была уже половина четвертого, когда пришла Клементина. Жакмор по-прежнему сидел в детской. Казалось, происходящее совершенно не трогало его, он будто и не слышал дикого рева близнецов. Ситроен тоже не выказывал ни малейшего беспокойства. Устроившись у Жакмора на коленях, он забавлялся его бородой.
— Наконец-то! — сказал Жакмор.
Левая штанина брюк Клементины была совсем разорвана. На скуле багровел огромный синяк.
— Я смотрю, вы неплохо развлекались, — сказал Жакмор.
— Да, ничего, — холодно ответила она, — а вы?
Уверенный тон ее голоса резко контрастировал с физическим возбуждением, которое еще трепетало во всем ее теле.
— Ну и галдеж, — спокойно заметила она минуту спустя.
— Ясное дело, они голодны. Вам известно, что дети нуждаются в вас ничуть не меньше, чем ваши любимые камни?
— Раньше прийти я не могла, — ответила она. — Так, сначала накормим самого спокойного.
Она взяла Ситроена с колен Жакмора и устроилась в кресле. Психиатр скромно отвернулся. Ему было неловко смотреть, как она кормит, из-за сеточки голубых вен, покрывавших очень белую кожу. И потом, он считал, что кормление несовместимо с истинным назначением груди.
— Знаете, а он ходит, — внезапно сказал психиатр.
Клементина вздрогнула, и сосок выпал изо рта ребенка... Тот не заплакал, а стал терпеливо ждать.
