Зимянин до конца своих дней так и не согласился, что его тогда в Минске не приняли, что отстояли Патоличева. По его мнению, просто так повернулись обстоятельства, о чём он и сказал в интервью газете “Звязда”. Впрочем, в том же интервью Михаил Васильевич сам себя и опроверг, отметив, что как только он сообщил участникам Пленума о готовности Москвы изменить решение о том, кому быть во главе ЦК, те “проголосовали, естественно, за то, чтобы просить Центральный Комитет партии оставить товарища Патоличева.” Говоря иными словами, другого никто не предлагал, его возвращения в республику в новом качестве никто не потребовал.
Ещё раз он приезжал в Минск из Москвы, пожалуй, только раз, по крайней мере, официально, как человек должностной. Это было в 1980 году, после гибели в автомобильной аварии первого секретаря ЦК КПБ П. М. Машерова. Зимянин в то время был секретарём ЦК КПСС. Уже в постсоветской белорусской прессе появились утверждения, что вдова Петра Мироновича тогда в сердцах сказала: “Как будто в Москве не знали, что у покойного были с ним “весьма сложные отношения”. Упоминается об этом и в публикациях Михаила Бублеева об отце. Люди, хорошо знавшие, что происходило в те дни в Минске, утверждают, что отношение к Зимянину у многих руководящих белорусских партийцев в самом деле было настороженным. Его приезд на похороны Машерова они восприняли как намёк на то, что Михаил Васильевич на сей раз всё-таки может занять кресло руководителя ЦК КПБ. В Москву полетели соответствующие сигналы. В результате в Минск возвратился Т. Я. Киселёв, который к тому времени работал заместителем председателя Совета Министров СССР, а до этого почти двадцать лет руководил белорусским правительством.
Вопрос, хотел ли покидать советскую столицу сам М. В. Зимянин, остаётся без ответа. В упомянутом интервью газете “Звязда” Михаил Васильевич о том не обмолвился ни словом. Ничего не сказано на сей счёт и в записках Михаила Бублеева. В целом же отношение к Зимянину в Белоруссии у тех, кто помнит его и советское время, лишено крайностей. Воевал, многое сделал для развития партизанского движения и патриотического подполья в тылу оккупантов, в сложных ситуациях предпочитал действовать, а не юлить и дрейфить, в том числе тогда, когда работать приходилось по принципу “Надо!”.
