О белорусском периоде своего бытия Николай Семёнович говорил с исключительной теплотой. “Жизнь и работа в этой республике, — признавался он, — была для меня важнейшим событием, и я с благодарностью вспоминаю всех, с кем в те годы работал, кто в трудные дни активно поддерживал меня. В книге названы немногие, пусть простят меня белорусские товарищи и примут мой поклон за всё доброе, хорошее, что сделали для меня”. Он, конечно же, понимал, что во время Пленума ЦК КПБ, на котором предстояло лишить его должности, главную роль, возможно или скорее всего, сыграли вовсе не белорусские партийцы. Случись так, что Берию бы не арестовали, что он взял бы верх в борьбе за власть, вряд ли дальнейшая судьба Патоличева сложилась бы успешно. Да и тех, кто медлил с выполнением поступившей из Москвы установки или пытался возражать, по голове не погладили бы. Но Николай Семёнович был абсолютно уверен, что мало скрываемое сопротивление освобождению его на Пленуме от занимаемой должности у белорусских партийцев всё-таки наличествовало и сыграло важную роль. Ведь им проще, да и безопаснее было просто щёлкнуть каблуками: всем же прекрасно было известно, кто такой Берия. С многими из них проводились специальные беседы на тему, как следует поступить. По крайней мере, Якуб Колас признавался Патоличеву, что в ним такая беседа была.
Тот Пленум стал событием неординарным и для белорусских кадров. Как утверждал впоследствии В.И.Шарапов, “в республиканской парторганизации ещё не было случая, чтобы решение высшей инстанции ставилось под сомнение”. И вот. А Патоличев, возвращаясь к тому событию спустя многие годы, пришёл к весьма важному и даже лестному для тогдашнего белорусского партийного и государственного актива выводу: Берия во многом строил свой расчёт на том, чтобы сыграть на национальных чувствах, однако, “к счастью и великой чести белорусов, они никогда не страдали национализмом”. Тогда, по его мнению, победил не он, тогда устояли как раз участники Пленума. И хотя он всех называет белорусами, многие из них таковыми были только по территориальному признаку, а не по национальному. Но этот нюанс как раз и подчёркивает, что национальный признак так и не встал во главе угла в ходе длинной дискуссии, хотя именно того требовало обсуждаемое постановление. “Национальный аспект” в той ситуации присутствовал лишь как констатация при характеристике кадрового состава, раз уж того потребовала высокая инстанция. Но никто не упрекнул Николая Семёновича за его русскость, ни одна и ничья недоработка не была объяснена так называемой “пятой графой” в анкете.
