Я столкнулся с ним нос к носу в узком боковом проходе и был раздавлен его великолепием и величием. Старик светился и грозно смотрел на меня. Его мощные кулаки в такт дыханию сжимались и разжимались и мне показалось, что он хочет схватить бедного Скока и придушить.
— Горе, сынок, — глухо простонал Отец Семьи и стены содрогнулись от боли и тоски.
— Я, эта… Одноглазый, что? Крысы, мать их… А он мне: Какие крысы, Скок, какие крысы? Идиот…
— О другом реку, мальчик мой. Крысы приходят и уходят, а пророчества сбываются и мы исчезаем. Близятся тяжкие, грозные времена. — Стены скрипнули и сверху посыпался песок.
Стало страшно. Старик говорил очень тихо, но при этом как-то неприятно гулко, отчего защекотало в животе и заложило уши. Приходилось постоянно сглатывать, а от его яркого величия начало резать глаза и потекли слезы. Все это, да плюс отяжелевший от внезапного насморка нос, путало мысли и связывало язык.
— Рэммерих оказался прав, — продолжал Старик, — Горе нам, ибо время пришло. Господь в гневе своем посылает Зверя и имя ему — грох. Спасутся лишь те, кто сочтут зубы Зверя и сравнят их с числом своих зубов. А число это — шестьсот шестьдесят шесть.
Мне когда-то кто-то говорил сколько зубьев у человека. Честно говоря, я уже забыл, да это и не проблема — сосчитать всегда можно. Но точно никак не шестьсот шестьдесят шесть. Причем зубьев, а зубов и того меньше.
— Иди, мальчик мой, спаси свой народ — сочти зубы гроха! — повелительно протрубил Старик и ткнул рукой в сторону Водопада.
— А может лучше Одноглазого послать? — предложил я, — Ему не впервой.
— Ага! Вот ты где, засранец! — раздался за моей спиной поразительно знакомый голос.
Я обернулся и с удивлением обнаружил блеклую тень Старика, за которой переминался Одноглазый и грозил мне кулаком. Самозванец быстрым движением схватил меня за ногу и, пробубнив: "Покажи-ка", дернул ее к себе. Падая на землю, я с возмущением обернулся к истинному Старику, но того и след простыл — лишь крупный бука, грузно ковыляя, удалялся вглубь коридора.
Марица, букочка моя, принеси еще водички испить из того же источника, что и в первый раз.
Нет, нет, молчим и ждем тебя.
Ну, рассказываю, пока не пришла.
Я медленно открыл глаза и чуть-чуть скосил их влево. Угу, Марица уже ушла. Замечательно. Во-первых, не люблю утренних расставаний, а во-вторых, мне необходимо было полежать, подумать, осознать, как это я мог так ошибиться. Одно из двух — либо моя теория насчет карьеры Марицы не верна, либо я ничего не понимаю в Танце. Он мне очень не понравился. Её танец. Ну и Марица вместе с ним. Может быть Старик настолько опытен, просвещен и мудр, что видит что-то другое, но на мой взгляд, наша очень важная пигалица просто не умеет танцевать. А самое смешное, что и соль не понадобилась.
