Томас. Конечно, сэр. Ни одна деталь не ускользнула от моего внимания. И на память я не жалуюсь.
Ричард Смит. Что ж, полагаюсь на вас.
Томас. Позвольте сказать еще два словечка, сэр…
Ричард Смит. Говорите, Чаттертон.
Томас. Отставание в латинской грамматике… если я вас правильно понял… легко наверстать. Я мог бы каждый день выкраивать по два-три часа… уверен, мистер Ламберт не будет возражать… чтобы помочь юному господину Смиту готовить домашние задания.
Ричард Смит (неприятно удивлен). Я ценю ваше предложение, Чаттертон. Вы, конечно, говорите сейчас как друг Уильяма; однако я сомневаюсь, что сами вы в достаточной мере понимаете латинский язык. В Колстонской школе его не преподают.
Томас. Кое-какие познания у меня имеются. Я декламирую наизусть Вергилия.
Ричард Смит. Гимназический распорядок допускает такие встречи — в лучшем случае — раз в неделю. Может, вы лишь хотите сказать, что не прочь были бы подружиться и с Питером. Он, конечно, будет вас иногда навещать, вместе с братом… Но пока что — доброй вам ночи.
Томас. Доброй ночи, сэр… Доброй ночи… юный господин Смит.
Питер Смит. Чаттертон… Мой брат делил с вами постель в Колстоне и до сих пор остается вашим другом. Называйте меня Питером… если хотите.
Ричард Смит (он уже открыл дверь). Ты под домашним арестом, мой мальчик, не забывай этого.
>(Ричард Смит и Питер быстро уходят).
Томас (долго смотрит на захлопнувшуюся дверь).
Абуриэль (тихо входит, снова сдвинув в сторону стенку с книжными полками). Томас…
Томас (вздрагивает). Ах да, мистер Абуриэль… я забыл про вас. Вы подслушивали за стенкой?
Абуриэль. Я всегда подслушиваю, когда нахожусь поблизости. Это одна из моих должностных обязанностей.
Томас. И что вы скажете о видах на будущее для юного господина Смита?
Абуриэль. Он станет твоим другом — еще одним, наряду с Уильямом и Кэри.
Томас. Я имел в виду его положение в гимназии на Кристмас-стрит.
Абуриэль. Способность испытывать жалость — индивидуальное достижение; жалость не полезна. Чтобы объединить людей в человечество — ради определенных надобностей и целей, — требуется жестокость. Что значит жизнь собаки? На улицах Бристоля ежедневно околевают запряженные в волокуши лошади[7]; до последнего мига перед смертью их нещадно осыпают побоями. А как ведут себя люди в своем кругу? Они шагают вперед — от рабства к инквизиции, от инквизиции к войне, от войны к бюрократии, от бюрократии к рабству. Это спираль, которая заканчивается где-то в глубокой бездне, в непроглядном мраке.
