взглянет на него из-под своих седых бровей, нахмурится и пройдет мимо.
— Добрый вечер, дедушка Димитр! — поздоровался дядя Коля, когда они сошлись и стали подниматься по дороге к селу.
— Добрый вечер.
— Куда это ты ходил в такую пору?
— К трактористам. У Петра другие дела, а я хотел посмотреть, как пашут его участок, а то в прошлом году только поскребли землю, как кошка лапой.
— Ну, а мы сегодня убрали последнюю капусту, — сказал дядя Коля, но Пинтез ничего ему не ответил.
Только поправил сползший с плеча ямурлук и молча зашагал дальше, сосредоточенно глядя перед собой, будто рядом с ним никого не было.
— Плохо пашут, — вдруг сказал он и снова умолк. Молчал и дядя Коля. Вокруг ни души. Поле стихло, слышно было только, как они мягко ступают в своих резиновых царвулях[6]. Смеркалось. Солнце спряталось за тучу, по пробивавшимся коротким и неярким лучам его было видно, что оно уже спустилось до самой земли. Вспаханная земля, еще недавно коричневая, с красными полосками, вдруг потемнела, все борозды слились…
Долго шли дядя Коля и Пинтез, не говоря ни слова. Они уже подходили к селу, а дядя Коля все не решался заговорить. «Ну, как с ним разговаривать? Да разве он поймет? Скорее камни услышат, чем этот бирюк. Но почему бы и не сказать? Тут такое дело, что нечего стыдиться».
— Дедушка Димитр, ты уж прости, но я хочу тебя спросить кое о чем, — сказал дядя Коля, стараясь казаться спокойным, и скрыть свое смущение.
Пинтез провел ладонью по усам и замедлил шаги.
— Все собирался спросить тебя, да как-то не случалось, — продолжал дядя Коля и почему-то улыбнулся. — Молодые кашу заварили, дедушка Димитр. Моя дочка и твой сын.
— Вот как? — удивился Пинтез, обернувшись к дяде Коле и приостановившись.
— Ох, дедушка Димитр! Голова у меня кругом идет! С каких пор хочу сказать тебе, да все как-то совестно. Отец я, больно мне. Ты сам двух дочек замуж выдал, знаешь, каково это. Больше месяца нет у нас в доме покоя. Ну, говорю, что было, то было, заварили кашу, надо расхлебывать. Ну, а дочка, известное дело — девка, не спит, не ест. Да и мы со старухой, сказать правду, дедушка Димитр, тоже тревожимся. Ведь парень молодой, горячий, вот и случилось, ну а родители-то что скажут? Уже больше двух месяцев прошло с тех пор. Ну, и решил я, стыдно не стыдно, а скажу дедушке Димитру. А ты не обессудь.
Пинтез снова провел рукой по усам, нахмурился, белые брови его нависли над глазами.
— Я этого не знал, — сказал он, подумав. Потом добавил: — Но вы не тревожьтесь! — и пошел дальше.
