— Ну, а зачем же ты утащил ворота? — смеялась Нонка до слез. — Они-то чем виноваты?
— Раньше парни так делали, когда хотели отомстить девушке.
— Ну и что же ты сделал с воротами?
— Пошел потом в лес, нарубил их на дрова и принес домой.
Нонка долго смеялась. Убедившись, что она пришла в хорошее настроение, дед Ламби приступил к тому, о чем давно хотел поговорить с ней.
— Любовь! Знаю я ее, проклятую — похуже чем, когда зуб болит. Сколько девушек знал дед Ламби. Скольким девкам он головы морочил. Да, да! Ничего ты от меня не скроешь… Смотрю я, что с некоторых пор… ты того… с Пинтезовым что-то крутишь. Но сказать тебе, правду, Нона, Калинко мне больше нравится. Хороший парень, толковый, Будешь с ним, как у Христа за пазухой. Он и красотой взял, и душа у него ангельская. Ты мне верь, я в этих делах собаку съел.
— Ну, а мне Пинтеза сын нравится! — твердо сказала Нонка и вышла. Дед Ламби остался ни с чем, так и кончилось его сватовство.
Сухую солому зажги, и то не будет гореть так, как разгорелись их сердца. В праздники, на вечерах, на посиделках — все вместе. Сколько нежных слов было сказано, сколько счастливых часов пережито! Но пришло лето, наступила страда, и они уже не могли встречаться так часто.
В эти дни Петр похудел, лицо у него вытянулось, а усы и волосы выцвели и стали пшеничного цвета. По его продолговатым, карим глазам было видно, что он весь так и горит огнем неутомимого, жадного до работы человека.
Петр будил свою бригаду до рассвета и вел ее в поле. Сняв рубаху и поплевав на руки, он начинал работать наравне с другими. Глядя на него, никто не решался разогнуть спины. А вечером, когда все возвращались с поля и, полумертвые от усталости, сразу засыпали непробудным сном, Петр не мог заснуть. То ли от усиленной работы, то ли от солнца и зноя стал он необыкновенно подвижным и неспокойным. Какая-то дьявольская сила кипела в его жилах и не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Эта неугомонная сила была жажда любви, она жгла его сердце, как летний зной жжет грудь земли. Он часто выходил ночью из села, шел по голому жнивью к свиноферме, рыскал там, как волк, и возвращался с зарей, утомленный неосуществившимся желанием увидеть Нонку.
Заметив его в первый раз у ограды, Нонка задрожала от неожиданности и страха. И сколько он ни уговаривал ее остаться подольше с ним, она сразу же вернулась к себе в комнатку, боясь, как бы их не увидел дед Ламби. Но Петр стал заглядывать на ферму через день, чрез два и подстерегать ее то у забора, то у речки, там, где темнели ивы.
