Фонси недоверчиво посмотрел на братьев, заглянул в их озабоченные лица. Зануда Сембо и бука Грим вдруг, ни с того ни с сего, смотрят на него с такой нежностью и заботой, как будто он, Фонси, помирать собрался… что- то здесь не так.
— Выкладывайте, братцы, — сказал хоббит, — с чего это вы такие заботливые. Что случилось?
— Не здесь, — остановил Грим уже раскрывшего было рот Сембо, — поехали в Туков Откос. Там я знаю одно местечко, где можно получить превосходный нектар…
— Превосходный нектар с утра? — поднял брови Сембо. — Я, конечно, не буду тебе указывать, Грим, но тебе надо бы знать…
— Кружечка с дороги не повредит. Тем более Фонси наверняка не завтракал. Ты ведь не завтракал, Фонси?
— Я и не ужинал, — ответил Фонси. — А если подумать, то и не обедал. Я как вчера ушёл после завтрака, так и не ел нигде.
Толстяк Грим, который, должно быть, и не помнил, когда последний раз обходился без обеда и обходился ли вообще когда-либо, даже отшатнулся, услышав такое.
— Ужас! — воскликнул он. — Садись скорее на моего пони, поедем в Откос. И не спорь. Я могу и пешком пробежаться — мне полезно.
Заспанный хозяин крошечного безымянного трактирчика в Туковом Откосе разогрел братьям вчерашнего жаркого, нацедил вина и удалился, ворча себе под нос что-то нелестное.
— Батюшка пришёл вчера весь чёрный от злости, — рассказывал Грим. — Я уж боялся, удар его хватит. Послал за тобой Барри, а он сказал, что ты уехал в Раздорожье. Тогда батюшка ещё больше рассвирепел.
— Он, может, и отошёл бы вскорости, — добавил Сембо, — но случился тут, как назло, Грубб из Хоббитона, этот отвратительный стряпчий… — он опустил глаза и замолчал.
— Фонси, отец вычеркнул тебя из списков рода, — быстро, словно желая поскорее избавиться от тяжёлого бремени этих слов, проговорил Грим, — и из своего завещания.
— Мы пытались его отговорить, Фонси, но он был не- преклонен… — начал Сембо.
— То есть проявил наше туковское упрямство, — закончил за него Фонси. — Я так полагаю, дома мне появляться и не надо?
— С недельку, — мрачно сказал Грим. — Убьёт, чего доброго. Вытащил из маттом-кладовки[7] гномий топор и точит его, бормоча о сыновней неблагодарности. С Гэндальфом разругался вдребезги; тот назвал его старым глупцом, а батюшка швырнул в него кочергой.
— Попал?
— Гэндальф поймал кочергу в воздухе и согнул вдвое.
— Волшебством?
— Руками.
— А отец что?
— Разогнул кочергу и обозвал Гэндальфа старым серым бродягой.
— А Гэндальф?
