Что касается моего повышения в должности, то в «Государственный вестник» сие так и не успело попасть. А свою командировочную, где это в первый и последний раз было зафиксировано, я все же не уничтожил. Но забыл о ней напрочь. Когда в 1952-м умерла моя мама, я нашел эту бумагу сложенную в восьмеро в материнской сумочке за подкладкой. Видимо, и она не решилась уничтожить ее. Несмотря на опасные времена».
Улло рассказывал: «Через три дня, 21 июня вечером, Улуотс к тому времени уже покинул дворец, чиновники, за исключением полковника Тилгре (он в последнюю годовщину независимости республики был повышен в звании), по приказанию Терраса и по личным соображениям в ожидании новостей все были на месте, когда новый премьер-министр решил познакомиться со своей канцелярией.
Чиновники собрались в приемной, точнее, вокруг моего стола, и Барбарус, не то чтобы взмокший, но все же с увлажненной от волнения кожей вкатился или ворвался в помещение. Он махнул нам в знак приветствия рукой и, возможно, ограничившись этим, завернул бы в ожидавший его кабинет или проскользнул в Белый зал, где должно было начаться заседание нового правительства, но Террас задержал его в приемной и начал по очереди представлять нас. Барбарус с вымученной улыбкой пожимал нам руки.
Террас представил: «А это чиновник-распорядитель предыдущего премьер-министра, которого профессор Улуотс позавчера повысил…»
Новый премьер-министр воскликнул: «О-оо, да это же товарищ Паэранд?!. Как приятно…» — и замолчал, оглядываясь с несколько беспомощной улыбкой вокруг. Очевидно, догадался, что некстати выставил меня напоказ. Видимо, в его круглой голове промелькнуло, что мои коллеги должны предположить какие-то близкие и, конечно же, политические связи между ним и мной, и попытался немедленно исправить положение.
«Товарищ Паэранд — поэт! Мой коллега по служению Музе. И очень интересный поэт! Вы, конечно же, знаете об этом…» — сообщил он.
Из моих сослуживцев об этом не знал никто. В действительности его объяснение скорее подогрело, нежели развеяло неожиданно вспыхнувшее подозрение у моих коллег. Например, у полковника Тилгре, который сам не принимал участия в событиях, но c которым я должен был потом долго и пространно объясняться по поводу знакомства с Барбарусом. Кажется, он беседовал на эту тему с моим дядей Йонасом еще до того, как полковник осенью 41-го, уже при немцах, решительно действовал во имя моего спасения…»
Тут я вмешался: «Послушай, Улло, о своей деятельности во времена Барбаруса ты будешь рассказывать по меньшей мере два сеанса…»
