области груди. Чем я хуже других обольстительниц? Начнем хотя бы с князя. В
доказательство своей привлекательности я изобразила милую улыбку и промурлыкала:
— О чём ты хотел мне рассказать?
Ресницы затрепыхались. Думается, судорожного моргания и испугался не привыкший к
подобной форме внимания Всемил. Он, тревожно сглотнув, начал:
— Вчера сбежал один преступник…
— Всего-то… Меня уже оповестили. — Я обиженно надула губки.
Далее я изобразила походку от бедра, но очередной жест соблазнения окончился, не успев
начаться, потому как я запуталась в собственном платье и едва не улетела в канаву. К
всеобщему огорчению, удержалась на ногах.
— Учти, он опасен, — стараясь выглядеть безразличным, продолжил князь. — Озлобленный
варрен способен на многое.
Угу, например, сейчас он чинит ступеньку.
— Не беспокойся, — И с гордостью выпалила: — Настоящая вед… колдунья запросто
обезвредит любого преступника.
— Я не собираюсь спорить с тобой. — Всемил указал на не облюбованную никем скамейку, куда мы и уселись, подставив лица солнечным лучам. — Кстати, насчет истинной колдуньи.
Ты, наверное, догадываешься, что являешься едва ли не единственной чародейкой в городе?
Да, приходили подобные мысли. Обычно они посещали меня в тот момент, когда в дверь
ломились очередные страждущие с целым букетом «неизлечимых хворей».
Я отвлеклась от разговора, заинтересовавшись окружающим миром. Мимо проплывали
разряженные по случаю потепления горожане. Женщины испепеляли статного князя
горящими взорами. Мужчины любопытно поглядывали на мои ноги, едва различимые под
тканью. Но потому как ветер чудил в своё удовольствие, низ платья постоянно стремился
оказаться в районе груди, и ноги представали перед счастливцами в полной красе.
Праздник ощущался в каждом движении. Невдалеке вовсю гудел базар, исходил сладкий
запах печеных яблок. Одурманивающе пахло заморской пряностью — корицей. Рот
наполнился слюной. Я пропустила половину размеренной речи Всемила и очнулась только
тогда, когда он спросил:
— Ты планируешь остаться в Капитске или в скором времени уедешь из нашего захолустья?
— Ты преуменьшаешь значение города, — любезно не согласилась я.
— Давай обойдемся без лести. Я и сам знаю, что город — дыра, которую мне оставили
родители. Те меньше всего хотели барахтаться в сточной канаве. А ты — наверное, единственное яркое пятно всей нашей глуши.
Яркое пятно покрылось пунцовым румянцем. Кроме того, свершилось долгожданное: юбка, повинуясь очередному порыву ветра, взлетела вверх, оголив ноги практически полностью.
