— За Андрюху, — пророкотал артист и депутат Полтороцкий. — Возражения не принимаются. За тебя, дорогой!
Маркович сдержанно улыбнулся, но отнекиваться не стал. Машенька, Красоткин и Скуркис с готовностью вскинули бокалы. Нереально юный мальчик и его барышня, чье маленькое ушко было варварски пробито полудюжиной серег, переглянулись поверх коснувшихся стаканов, словно передали друг другу закодированную информацию на чужом языке. Вера пригубила тоже.
Это было уже третье за сегодняшний день кафе, где они, по выражению Машеньки, «падали»; на сей раз в произвольном месте неподалеку, чтобы подождать Берштейна. Робкое предложение Веры остаться там, в «Прихожей», и послушать его — самого Берштейна! — беззвучно кануло в пространство. Конечно, ни успешного писателя Марковича, давним знакомством с которым безмерно гордился Скуркис, ни Полтороцкого, самонадеянного стареющего актера с депутатским значком, ни тем более этих детей стихи не могли интересовать по определению. Но Машенька, Миша?.. но она сама?
Отмеченные события в программке напоминали четки фасолевидной формы. Многие из них уже ускользнули по ниточке в прошлое, другие в это самое врямя неумолимо теряли актуальность. Вера не была пока нигде.
— За что я люблю всяческие культурные мероприятия, фестивали, — между тем вещал Полтороцкий, сам себя назначивший тамадой за столом, и за отсутствием Берштейна соперничать с ним было некому. — Я люблю их за локальную остановку времени. Нет, остановка — это, пожалуй, сказано слишком, однако, согласитесь, оно здесь начинает течь совершенно по-иному. Взрослые, занятые, задерганные в жизни люди наконец-то могут позволить себе, как сказал поэт, роскошь человеческого общения…
— Прозаик, — пробормотала девочка в серьгах. Возможно, рассчитывая, что Полтороцкий не услышит — но он был из тех пронырливых, не переносимых ею, Верой, по определению типов, которые чувствуют спиной и слышат все.
— Арночка, вы солнце, — восхитился он, сгребая ее в охапку; мальчик напрягся, и стало его жаль, болезненно, пронзительно. — Такая умненькая, такая юная и так много уже успели в жизни. Но вам, конечно, кажется, что мало. Вам хочется ускорять и ускорять свое время… Это когда-нибудь пройдет. И вы вспомните, что говорил старик Полтороцкий…
Андрей Маркович еле заметно усмехнулся. Он Вере нравился: немногословный, ироничный молодой человек. Они застали самый конец его встречи с читателями, когда знаменитого писателя уже не было видно в плотном кольце охотников за автографами. Однако Скуркис решительно ввинтился в толпу и вернулся с живым трофеем; его яркую до неприличия радость добытчика несколько омрачало присутствие незапланированных довесков — Полтороцкого и юной поэтессы (Вера тщетно пыталась представить, какие эта девочка может писать стихи) с ее мальчиком-студентом.
