Это все город. Гуманитарный насквозь, вросший традициями в брусчатку, прихотливо исчерченный чугунными решетками и готическими буквами, древний и душный, чуждый по всем параметрам, абсолютно, вообще. Ганьке было три года, когда батю перевели сюда служить, за пару лет до того, как он окончательно демобилизовался. Сам Богдан родился уже здесь, но толку? Никогда он не чувствовал себя местным. Всю жизнь дышал совершенно другим воздухом и думал о других вещах, непостижимых ни для кого.
Но сегодня мысли разлетались, не желали концентрироваться, кружились, как осенние листья. Богдан шел по извилистой улочке, она как бы раздалась вширь, наполненная солнцем, а со всех сторон неслись обрывки чужих разговоров и смеха, и звучало лейтмотивом то тут, то там: фест, фестиваль… Город определенно сошел с ума, подвинулся на этом своем фесте, что происходило каждый год и было, в общем, забавно. Где-то здесь фестивалила вместе со своей продвинутой компанией и Леся, и пускай; его, Богдана, это уж точно теперь навсегда не касается. Он припомнил смешное название: «Прихожая». И раз шесть-семь порасспрашивав людей по дороге, зачем-то приперся, как последний дурак.
— Я все понимаю, — сказала девчонка, когда он придерживал перед ней дверь с готической, разумеется, надписью на просвет; народу было не слишком много, и к выходу они протолкались легко. — Но она же дура набитая. Откуда у нее такие тиражи?
Богдан пожал плечами, только после этого сообразив, что речь о тетке в голубом — кто она такая, он понятия не имел. Сощурился на ярком солнце, бритвенном после концептуального полумрака «Прихожей».
— Пипл хавает, — философски ответила девчонка сама себе.
Проморгавшись, Богдан ее наконец рассмотрел. Она была маленькая и субтильная, в узких джинсах, светлой ветровке с каким-то индейским, что ли, орнаментом, такого же цвета косынке, по-пиратски повязанной на голове, и в агромадных, на две трети лица, темных очках. В каждом стекле отражалось по удивленному Богдану, который точно никогда раньше ее не видел и мучительно пытался придумать, откуда она может его знать.
Самой вероятной была версия о ее ошибке. Ну и пускай.
— Пошли в «Хату», — предложила она. — Попсово, конечно, зато близко. Потом вернусь на Марковича. Прикольный дядька, хочу понять про него.
Прозвучало знакомо, и Богдан кивнул:
— Я тоже на встречу с Марковичем собирался.
— Клево. Пожрем, и назад.
Она мимолетно глянула на часы, и Богдан посмотрел тоже: уже без четверти два. Первая половина дня, почти не сопротивляясь, позволила себя убить. Девчонка шла легко и летяще, он едва поспевал за ней.
