– А я никогда их не менял. У меня по-прежнему висят те, что вы посоветовали мне купить, когда я снял квартиру.
– Хорошо, но давайте абстрагируемся от вашего конкретного случая: когда бы вы могли их сменить?
Он долго думал, словно этот простой вопрос был для него потруднее алгебраической задачи.
– Ну… – пробурчал он наконец, – ну, я бы повесил новые, если бы старые сожрала моль.
– Нет, с вами просто невозможно разговаривать, Фермин!
– Почему это?
– Да потому! Потому что нет такой моли, которая кидается на вещи стаей, как эскадрон смерти, и потому что вы должны были ответить совсем по-другому! Хотя все равно от вашего ответа толку будет мало. Короче, вы сменили бы шторы только в случае самой крайней необходимости, так ведь?
– Наверное, так.
– А уж все целиком и полностью в своей квартире поменяли бы только после землетрясения.
– Не пойму, к чему вы клоните.
– К тому, что должна быть очень веская причина для того, чтобы разведенный мужчина, к тому же по горло занятый работой, решился навести у себя такой блеск.
– Женщина?
– Да, допустим, причина в женщине, с которой он планировал соединить свою жизнь. Как вам моя гипотеза?
– Мне бы и за тысячу лет до такого не додуматься.
– Да, и вы бы предпочли, чтобы я тоже еще тысячу лет ни о чем таком не заговорила.
– Если честно, инспектор, то мне ваша линия расследования – ну, которая идет от того, что кто-то вздумал поменять у себя мебель, – кажется, по меньшей мере… весьма легкомысленной.
– Очень верно замечено! Только вы забываете, что если легкомыслие и не лежит в основе каких-то событий, то очень часто бывает их мотором. Понимаете?
– С тех пор как я узнал, что моль – это тоже вид на грани исчезновения, я потерял способность думать.
– Кстати, а вы знаете, что еще означает слово “моль” в Перу?[5]
– Помилосердствуйте, инспектор! Давайте лучше вернемся к сути дела.
Пока мы выходили из дома Вальдеса и ехали в комиссариат, я продолжала изображать мольеровскую ученую женщину[6] – главным образом чтобы позлить Гарсона. Мне нравилось время от времени выводить его из себя. Иначе мы бы уже давно пришли к такому полному взаимопониманию, что нам не о чем было бы спорить и ему стало бы скучно. Кроме того, он мне подыгрывал, и это мне нравилось еще больше. Нет ничего интереснее для женщины, чем мужчина – отец, друг, муж или товарищ по работе, – который терпит ее насмешки и даже находит в них своеобразное удовольствие.
Бумаги Вальдеса, доставленные из его квартиры, и на самом деле лежали на столе в моем кабинете и составляли довольно пухлую пачку. Тщательно изучив их, мы убедились: в руки нам не попало ничего, чего не нашлось бы в доме любого современного горожанина: квитанции, страховые полисы, банковские чеки и справки, налоговые декларации за предыдущие годы, ценные бумаги, официальные документы… Ничего необычного или заслуживающего особого внимания. Молинер и Родригес уже успели тщательно проверить телефонные звонки Вальдеса. Все нормально: контакты с теми местами, где он работал, – телевидением и журналами, – а также заказы готовой еды и звонки бывшей жене… Наши предшественники не отметили деталей, которые могли бы и нам показаться подозрительными. С банковскими счетами также все выглядело вроде бы безупречно. Никаких задолженностей, стабильные поступления. Почерком Молинера в отчете было добавлено, что они сопоставили суммы поступлений с официальными доходами Вальдеса – все совпадало. Образцовый гражданин? Да, так выглядит подавляющая часть наших соотечественников, но не следует торопиться с выводами.
