Людовик держал животное за хвост, с перерезанного горла еще капала кровь. Много дней подряд, не обращая внимания на насмешки Луизы, он расставлял всевозможные силки и ловушки. Поесть крысятины. Она бы и послала его с этим подальше, но рот уже наполнился слюной. Ей нестерпимо захотелось набить рот мясом, услышать, как захрустят на зубах косточки.
* * *
Не поймешь, который час, может, середина ночи. Тишина – хоть руками разгребай. Луиза не спала, напряженно вслушивалась, подстерегая малейший треск или шорох, который подтвердил бы, что она все еще принадлежит миру живых. Это была не тишина, а полное отсутствие звуков, как их теперешнее существование – отсутствие жизни, небытие. Это походило на кошмарный сон, в котором нет ничего.
С ней такое случалось все чаще и чаще, она просыпалась, встревоженная тишиной, которую никак не назовешь мирной. Обычно она пристраивалась к Людовику, спавшему на боку, и, прильну в к нему всем телом, прикладывала руку к его груди, слушала медленное биение его сердца, замирала, стараясь уловить его дыхание, – наконец хоть какой-то звук. В такие минуты она полностью с ним примирялась, и это большое беспомощное тело казалось ей трогательным. Это скорее напоминало материнское чувство, чем влюбленность, но ей так хотелось увидеть его обезоруживающую улыбку. И она принимала множество прекрасных решений, обещала себе завтра же стать менее резкой, более терпимой. И знала, что не сдержит обещания.
Однако сегодня ночью, обнимая его, она остро почувствовала, что должна бежать. Эта мысль явилась как нечто само собой разумеющееся или даже хуже того – так, будто часть ее мозга медленно эту мысль вынашивала и теперь, воспользовавшись ее слабостью, заставила принять. В сознании все выстраивалось логично и без эмоций. Одни лишь мысли, следовавшие чередой. Они скоро умрут. Оба. Зима только начинается, а еды почти нет. Людовик болен физически, но главное – сломлен духовно. Все началось с круизного лайнера. А крушение вельбота его доконало. Он совершенно обессилел. Луиза не решалась высказать словами мысль, которая ею уже завладела: «Он ни на что не годен». У нее нет другого выхода, ей надо идти в одиночку искать эту научную станцию. В таком месте непременно должны быть запасы еды, а может, и средства связи. Тогда они струсили и не пошли, а теперь Людовик слишком слаб для такого путешествия. И вероятнее всего, он в любом случае не выживет. Она это чувствовала, она это знала. Она должна выжить. А значит – уйти. И все.
