— Так что бы ты хотел обо мне сказать?
— Только лишь то, что ты отличаешься от всех остальных окружающих людей. И ты совершенно напрасно это скрываешь.
— Хмм, странно. И почему ты так считаешь?
— Потому что на любой заданный тебе вопрос ты ответишь не так, как любой из посетителей этого кафе.
Шильке удивленно поднял брови. Он никак не мог справиться с появившимися у него в голове мыслями.
— Задай такой вопрос.
Холмс пожал плечами.
— Да это может быть что угодно. Ну, к примеру: сколько дней Господь трудился над сотворением мира?
— Но это ведь очевидно. Шесть.
— Но почему тогда любой кретин крикнет, что семь? Почему только ты знаешь ответ, который ведь везде написан?
Шильке позволил захватить себя врасплох.
— Но почему?
— Потому что только ты умеешь слушать. Слушать, наблюдать, делать выводы. Ты гений, дорогой мой Майкрофт. Причем, твердо ступающим по земле на обеих ногах. — Холмс извлек из кармана хорошенько послуживший портсигар и старомодную зажигалку. Какое-то время он игрался ними, а потом произнес: — Только все это придется изменить.
— Что изменить? — Беседа все сильнее увлекала Шильке. — Мне уже не надо твердо ступать по земле?
Холмс закурил сигарету. Даже это он сумел сделать таким образом, что обратил на себя взгляды нескольких сидящих рядом посетителей.
— Да, — ответил он. — Вместо того, чтобы ходить по земле, ты должен высоко летать над ней. Но, прежде всего, ты обязан отличаться от других людей.
— Мне следует играть, как и ты?
Его собеседник отрицательно покачал головой.
— Я ничего не играю. Просто я — иной. И я научу тебя этому же.
— Извини, но я не понял.
— Пока что тебе понимать и не надо. Давай вернемся к той идее, которая меня очень заинтересовала.
— Но я ведь ее тебе даже и не разъяснил.
— Не надо. Позволишь, если я дам тебе ее краткое изложение?
Шильке кивнул. Он и вправду был ошеломлен выводами Холмса.
— Твой замысел гениален. Зачем терять жизнь, зачем нужно попадать в плен и годами бродяжничать в голоде и сибирских морозах? Гораздо лучше застраховать свою жизнь. Договориться с вражеским агентом и обеспечить ему полнейшую защиту на самые худшие дни — на время боев за Фестунг Бреслау. Взамен ты желаешь защиты уже после прохода армии, ты желаешь избежать допросов, придирок и долгой неволи. И вот что я тебе сразу скажу. Я полностью принимаю этот план. Хотя в нем имеется один серьезный минус.
— Какой?
— А вот перебивать не надо.
— Уже молчу.
— Видишь ли, я ведь был в ГУЛАГе. Я видел людей, которые неделями подыхали в собственных экскрементах, видел такие вещи, о которых Данте и не снилось — его преисподняя милая и приятная по сравнению с созданной человеком. Вырвался я оттуда чудом, меня взяли в разведку, потому что в совершенстве владею несколькими языками, и так здесь очутился. Но я не желаю жить в коммунистическом раю по той простой причине, что я его видел. Потому-то в твою идею я хочу внести одно изменение.
