Ты тоже заметила?
Мы лежим на лавке – ноги в противоположные стороны, щека к щеке. Смотрим ввысь. Спокойно и тихо. Кошу глазом. Или косю? Вижу только нос.
– Конечно, заметила, – отвечаю. – Если долго смотреть в небо, кое-что можно понять.
Что?
– Кое-что. На выбор. Например, кто ты такая.
Не вижу, но чувствую: Надежда улыбается. Хочется взять ее за руку, но под пальцами только сухое дерево с занозами.
Пролетает самолет. Высоко-высоко, оставляя зеленоватый след, будто водомерка по поверхности болота торопится. Или замок молнии, который расстегивается, чтобы обрушить на нас чудеса и подарки. До Нового года далеко, как до самолета, а подарки – вот они.
– Ты бы чего хотела?
Подруга не отвечает. А что отвечать, когда и ежу понятно?
– Представляешь, он летит в Токио? Вот бы оказаться там – на самом новом и быстром. Помнишь, по телевизору показывали – Ту сто сорок четыре. Черный лебедь. С треугольными крыльями.
Хорошо бы, вздыхает Надежда, возится, и мне кажется, что она собирается вставать. Но нет, приемник. «Космос» тщится отыскать нужную волну. Вряд ли получится. С таким-то небом и без органчика. Однако получается. К тому времени, как наш самолет подлетает уже к Японии. Теперь наши уши разделяет приемник и слова, с трудом доносящиеся из бездны эфира:
«Люди-марионетки театра Бунраку – удивительное явление японской культуры. Дети с пеленок тренируются подчиняться малейшим движениям нитей, которые привязываются к вживленным в тело крючкам. Кукловоды двигают людьми-марионетками, заставляя совершать чудеса акробатики, а также управляют их мимикой нитями, привязанными к крючкам на лице актеров».
– Необыкновенно, – шепчу я и пытаюсь представить себе людей-марионеток театра Бунраку. Крючки, длинные нити, кимоно. Почему это не показывают по телевизору? Какие-то дурацкие демонстрации в Париже – сколько угодно, а японских необыкновений – ни капельки.
Пора идти, Надежда садится, прячет приемник в портфель.
– И то верно, – соглашаюсь. – Маманя, наверное, Дядюна на поиски выгнала, он теперь каждый угол в округе обнюхивает, – показываю как.
Надежда смеется. Не как обычно – в ладошку, ужасно смущаясь, а в полный рот, да так, что видны кривоватые зубы. Вот хоть убейте, а я не вижу в них ничего такого. Зубы как зубы. Очень даже миленькие. Длинные волосы рассыпаются по плечам, отливая Ту-144-м. Ее рука совсем близко – неловкое движение, чтобы она попалась. Телячьи нежности. Которых она не переносит. Для вида, а если честно, то очень даже «за».
