- Вранье! - сказал я. - Вы трус! Изменник! Родина таких уничтожает!
Я посмотрел на часы: было около трех.
- Лейтенант Рахимов!
Рахимов был начальником штаба батальона. Он встал.
- Лейтенант Рахимов! Вызовите сюда красноармейца Блоху. Пусть явится немедленно.
- Есть, товарищ комбат.
- Через час с четвертью, в шестнадцать ноль-ноль, постройте батальон на поляне у этой опушки… Все. Идите! - приказал я Рахимову.
- Что вы хотите со мной сделать? Что вы хотите со мной сделать? - торопливо, словно боясь, что не успеет сказать, заговорил Барамбаев.
- Расстреляю перед строем!
Барамбаев упал на колени. Его руки, здоровая и забинтованная, измаранная позорной кровью, потянулись ко мне.
- Товарищ комбат, я скажу правду!… Товарищ комбат, это я сам… это я нарочно.
- Встань! - сказал я. - Сумей хоть умереть не червяком.
- Простите!
- Встань!
Он поднялся.
- Эх, Барамбаев, Барамбаев! - мягко произнес Бозжанов. - Скажи, ну что ты думал?
Мне на мгновение показалось, что я сам это сказал: будто вырвалось то, чему я приказал: «Молчи!»
- Я не думал… - бормотал Барамбаев. - Ни одной минуты я не думал!… Я сам не знаю как.
Он опять цеплялся, как за соломинку, за эту фразу.
- Не лги, Барамбаев! - сказал Бозжанов. - Говори комбату правду.
- Это правда, это правда… Потом гляжу на кровь, опомнился: зачем это я? Черт попутал… Не стреляйте меня! Простите, товарищ комбат!
Может быть, в этот момент он действительно говорил правду. Может быть, именно это с ним и было: затмение рассудка, мгновенная катастрофа подточенной страхом души.
Но ведь так и бегут с поля боя, так и становятся преступниками перед Отечеством, нередко не понимая потом, как это могло случиться:
Я сказал Бозжанову:
- Вместо него Блоха будет командиром отделения. И это отделение, люди, с которыми он жил и от которых бежал, расстреляют его перед строем.
Бозжанов наклонился ко мне и шепотом сказал:
- Аксакал, а имеем ли мы право?
- Да! - ответил я. - Потом буду держать ответ перед кем угодно, но через час исполню то, что сказал. А вы подготовьте донесение.
Запыхавшись, в блиндаж вошел красноармеец Блоха. Пошмыгивая носом, двигая светлыми, чуть намеченными бровями, он не совсем складно доложил, что явился.
- Знаешь, зачем я тебя вызвал? - спросил я.
- Нет, товарищ комбат.
- Посмотри на этого… Узнаешь?
Я указал на Барамбаева.
- Эх, ты!… - сказал Блоха. В голосе слышались и презрение и жалость. - И морда какой-то поганой стала!
- Расстреляете его вы, - сказал я, - ваше отделение…
