Позже эту систему опроса отменили и вместо фамилий, вероятно для большей конспирации, каждого из нас занумеровали.
Человек перестал существовать, — имелся его личный номер. В большой тюрьме я имел № 3185, а с переводом во вновь отстроенную внутреннюю тюрьму — был за № 236.
Камера № 19 постоянно меняла свое лицо. Вслед за Александровым в дневное время взяли полковника Измайлова и ряд других. Взамен ушедших приходило новое пополнение.
Я. как уже имеющий стаж, посвящал новичков во все детали перековки душ и порядки тюремной жизни.
В первых числах мая, вечером открывается дверь в нашу камеру просовывают человека в чистом белом костюме я туфлях. Его опрятный вид наглядно показывает, что последний взят только что с волн и совершает свой первый ознакомительный путь.
В вошедшем я сразу узнал своего знакомого Коршунова. Но ему, как видно, было не до знакомых. Войдя в камеру, он бросил дикий, испуганный взгляд на кучу валявшихся грязных тел, беспомощно опустился на пол и закрыл лицо руками.
Чувствуя его состояние, я сказал своим соседям, чтобы они не беспокоили новичка расспросами и дали бы человеку прийти в себя.
Прошло минут двадцать, а Коршунов, точно оцепенев, продолжал сидеть, не меняя позы. Наконец я подхожу к нему и говорю:
— Ну, довольно грустить. Здесь такие же люди, как и на воле, а может быть и более порядочные. Не думай, что тебя окружают шпионы, диверсанты, вредители и прочие.
Он как-то дико посмотрел на меня и глухо произнес:
— А вы кто?
Я невольно улыбнулся и подумал про себя:
— Или он настолько подавлен всем происшедшим, что не узнает меня, а может быть мой вид действительно весьма отдаленно напоминает знакомые ему черты.
На его вопрос с улыбкой отвечаю:
— Ну посмотри внимательней, я полковник авиации Мальцев, а вот рядом сидят еще знакомые. Успокойся и расскажи, что делается на воле.
После более внимательного взгляда на меня, последний подает руку и начинает понемногу осваиваться. Мы ему порекомендовали немедленно снять шелковую белую рубашку и брюки и остаться в одних трусах, во избежание превращения в наших условиях белого цвета в черный. Весь вечер прошел в оживленных рассказах о последних новостях.
Из его слов можно было сделать вывод, что кампания по выкорчевке врагов народа достигла наивысшей точки. Масса знакомых, кои были на свободе еще перед моим арестом, также уже сидели в тюрьме. Но там, за стенами тюрьмы, никто абсолютно ничего не знал о творящейся инквизиции в застенках ГПУ и о том, как фабрикуются показания врагов народа. Наконец, наговорившись обо всем, шутливо обращаюсь к Коршунову и говорю:
