И все-таки мы уже были убеждены, что смерть миновала. Прошла тревога и у родных и у друзей пациента.
Как-то в беседе с учителем я спросил, почему он сказал о юноше: «Это наш Пушкин».
В ответ мне улыбнулись добродушные глаза, смущенно прячась за стеклами очков:
— Наш народ, доктор, хорошо знает Пушкина и считает его немного и своим поэтом. Ведь он потомок человека из Эфиопии. Его прадед был нашим земляком, прежде чем попал в Россию.
— Ну, что ж, это приятно, что вы считаете Пушкина своим поэтом. Такие поэты принадлежат не одной нации.
— Верно, — согласился учитель, — такие люди, как Пушкин, не имеют нации. Нет, я не так хотел сказать, — поправился он, — они, конечно, имеют ее, но принадлежат всем, без исключения, людям мира. А приятно все-таки, когда в таком великом человеке течет кровь, похожая на твою. Вы согласны со мной?
— Пожалуй, да. Пушкин и сам писал, что он потомок Ганнибала.
— Вот видите, поэтому и нам не грешно называть его своим, — весело заключил учитель. — Ученик нашей школы Габре, которого вы сейчас лечите, очень одаренный мальчик. Он молодой поэт и пишет по-настоящему сильные стихи. Мы уверены, что он станет если не великим, то большим поэтом.
— В каком он классе учится?
— В шестом, но он так развит, что не уступит в знаниях любому выпускнику школы. Габре влюблен в Пушкина и даже подражает ему в своих стихах.
— А разве есть переводы Пушкина на амхарский язык?
— К сожалению, пока нет, но мы читаем его на английском и французском языках. Пришло время перевести его бессмертные творения и на наш язык.
— Странно, что это не сделано до сих пор, — удивился я.
— А кто мог его перевести? У нас еще не было таких сильных поэтов. Вся надежда на молодежь, на таких, как Габре.
— А стихи Габре издаются?
— Еще нет, но они поощряются в школе, и дети с удовольствием их слушают. Мы недавно провели экскурсию на реку Марэб.
— А что там интересного?
— Мы считаем, что Ганнибал, прадед Пушкина, уроженец одной из деревушек на реке Марэб. Так вот, поехали туда, и это у наших учеников вызвало большой интерес к изучению жизни и деятельности великого поэта.
— Учитель! — обратился я к нему. — Вы обещаете мне, что расскажете все до мельчайших подробностей об этой экскурсии!
— Пожалуйста, — обрадованно согласился он, — дайте только встать Габре, и он вам покажет свои стихи об экскурсии.
Дней через двадцать усилия наших терапевтов увенчались успехом. Габре был почти здоров. Но ему еще не разрешали много говорить и принимать посетителей.
