Выкрикивая это, Антон начал пятиться, подозревая, что отец попытается схватить его и доставить в Новодимитров силой.
— Сын! — позвал Неделин, не трогаясь с места. — Мы не можем отдать им Мишу. Не можем отдать им Софу. Они ни в чем не виноваты. Они ни при чем.
— Их пообещали на кол посадить, — сообщила Филимонова, приближаясь к мужчинам.
Ее голос был звонким, но прерывистым. Словно ей не хватало воздуха.
— Что? — переспросил Антон. — Что ты сказала?
— Кол, — повторила Филимонова шепотом. — Вот, взгляни. — Она протянула мобильник на ладони. — Все уже приготовлено для казни. Это не блеф, парень.
Антон протянул руку и тут же отдернул, словно опасаясь обжечься. Нельзя ничего брать, нельзя ничего смотреть. Потом только хуже будет. Лишняя боль. Зачем?
— Антон, — позвал отец, — вспомни нашего Мишутку.
«Ничего я вспоминать не собираюсь», — хотел сказать Антон и…
Хотел сказать и промолчал. Перед мысленным взором, как живой, предстал сынишка. Волосы над ушами завиваются, глазенки блестящие и круглые, точно вишни, губы в постоянном движении, готовые сложиться в обиженную гримасу, улыбнуться, приоткрыться удивленно.
«Папа, ты мой ючший дьюг», — говорит он, прижимаясь щекой к руке Антона.
Они идут из зверинца. Это такой передвижной зоопарк со зверями в тесных клетках. Там невыносимо воняет. Шкуры у зверей грязные, глаза тоскливые. Страус с голой шеей. Спятивший от жары медведь, бьющийся головой о железные прутья. Волк, похожий на облезшую собаку. Обезьяны с воспаленными задницами.
Миша назвал папу лучшим другом за то, что тот пообещал ночью пробраться в зверинец, пооткрывать все клетки и выпустить животных на волю. Разумеется, это неправда. Маленьким детям нужно постоянно врать, чтобы поддерживать свой авторитет, подчинять их своей воле, заставлять делать то, чего они делать не хотят. Ложь — лучший воспитатель. Блистающие доспехи, в которых предстают перед детьми взрослые. У них, у взрослых, нет недостатков, они никогда не ошибаются и всегда, всегда говорят правду (о, это самая главная, самая красивая ложь!..)
«Папа, а если звеи не язбегутся?» — волнуется Миша.
«Как же они не разбегутся, если я не только клетки, но и ворота открою», — подправляет свою выдумку Антон.
«А они не пойдут в войота. Останутся там сидеть».
«А ты скажи, что им передать. Думаю, они послушаются».
«Скажи им, папа, что их дома ядители ждут. И детки скучают».
«Хорошо, так и скажу», — обещает Антон.
Миша еще что-то говорит, но его голосок журчит где-то за пределами восприятия. Папино внимание сосредоточено на стройных женских ногах, вышагивающих впереди. Весна, солнце в лужах, набухшие почки… Все это живительно действует на организм. Женщины становятся невероятно привлекательными, они распускают волосы и надевают новенькие колготки. Эта, с ногами, оборачивается и смотрит на Антона. Он улыбается («Смотри, какой я замечательный молодой папа, идеальный мужчина»). Она улыбается в ответ, соглашаясь с его телепатическим посылом, но мысленно меняя определение «идеальный» на «чужой».
