— А нам все едино, — спокойно поглядел Ворон в глаза хозяину, — что вчера, что сегодня.
— Не сердись, — сказал Ждан Медведь, — знаю, путь у вас был трудный. Хорошо, что теперь здесь. Иона говорил, — разное у вас позади, из разных мест человеки…
Тут Ворон и спросил:
— А ты сам, хозяин, откуда человек?
— А я отовсюду человек. Я, Ворон, везде был. И сюда пришел.
— Тоже бежал? Тоже искал?
— Истомился… Истомился я, Ворон.
— От чего истомился? От душегубства?
Ждан Медведь криво усмехнулся:
— Не шевели этого. Что ты про это знать можешь?
— Не знаю.
— Веришь, Ворон, что человека иной раз на душегубство толкнуть можно насильно?
— Верю. Выпей еще своего отвару, хозяин. Выпей. И не кричи.
— В какую пору и покричать. А то молчи. И под Казанью я бился, и под Астраханью, и в монастырях был тихих, и в лесах темных. И в ватаге ходил у Ермака Тимофеевича на Волге. И ту ватагу оставил…
— А с чего?
— Шалили. А Москва, дело известное, за те шалости когда и гладит, а когда и скребет. Не разберешь. Раз ногайского языка взяли, отослали с казаком к царю. И что ты скажешь! Языку на Москве руки развязали, казаку голову отрубили на глазах у того же у ногайского татарина. Знатен ногаец оказался, не надо было его в полон брать, царя с ногайской ордой ссорить. Не в масть ударили. А попробуй ее угадай — масть. Отряс я прах и ушел. И не жалею. Ермак-то Тимофеевич, слышно, Сибирь воевать ходил…
— А ты б не хотел Сибирь воевать?
— Нет, Ворон, нет. Землица мужикам нужна, кто этого не знает. Да земли новые сохой добывать нужно, не мечом. Пришел, сел на землю — паши, сей. Ворог придет — берись за меч, отбивайся. А первый — не смей.
— Добро, Ждан Медведь. Ермака Тимофеевича, стало быть, ты знаешь. А Кудеяра видел?
— Это какого Кудеяра? С большой дороги добытчика?
— Да.
— Имя его, конечно, слышал. А свидеться не пришлось. Да про Кудеяра многое говорят. Про него и про клады его, что заговорены и закляты, и не взять их никакой силой.
— А ты откуда это знаешь? — Ворон так и впился глазами в хозяина.
— От знающих людей знаю, что сами у того клада были и ушли ни с чем.
— Вот как!
— Да. Желаешь послушать?
— Желаю.
— У края леса, где Кудеяр стан свой держал, на реке Угре, деревня есть. С той деревни три мужика раз в пасхальную ночь пошли в чащу. Стан разбойничий к тому времени давно уж запустел, никого в нем не было, одни развалины, вал, пещера каменная. Ночь темная была, но дошли. У самого вала уж оказались. Вдруг оттуда на них высокий старик с пылающей головней вылез, в белой рубахе до пят, кудлатый, встрепанный, а сам босой. Глаза дикие. Усмехнулся зло. Посмотрел на них, говорит: что ж это вы, мужики-невежи, без всякого яичка в такую ночь пожаловали? Прогнал. Но мужики упорные были. Через год, опять на пасху, опять ночью туда же отправились. С яичком. И опять дошли, и уж через вал перелезли, да у пещеры медведь оказался — цепью прикован. Великан медведь — одна башка с котел на цельную артель. Как он на задние лапы встал, как заревел — в беспамятстве мужики от страха сбежали без оглядки. Ладно. И в третий раз, через год, на светлое христово воскресенье, ночью опять пошли. Запаслись хорошо — и свяченое яичко взяли, и рогатину — на медведя. Но не тут-то было. Еще только к валу подходить стали — вихрь по лесу пошел — все загудело, кусты к земле пригнулись, а меж деревьями верховые замелькали, с посвистом. Обомлели мужики. А тут на них опять тот старик, теперь уже на коне, выскакал, а в руке — пудовый кистень, так и водит им, так и размахивает. Еле ноги унесли. И с того, третьего раза, — закаялись ходить, клад Кудеяров искать.
