Уложив вещи в рюкзак, Андрей решил залить воском патроны, чтобы предохранить их от сырости. Едва он успел накапать расплавленный воск свечи на донышко патрона, послышался условный свист.
«Ника!» — обрадовался Андрей и выбежал в сад.
Утро народилось чудесное. Из-за леса всходило солнце. Косые лучи, пробиваясь сквозь многометровую изгородь сосен, мягко ощупывали землю.
— Почивать изволите, уважаемый? — широко улыбнулся Ника. — Нехорошо!
— Ты-то когда встал?
— Полчаса назад.
— А я и не ложился.
— Молодец, Андрейка! Давай по этому случаю разомнемся! — заорал Ника и обхватил приятеля сильными руками.
— Тише, ты! Разбудишь моих. Спят еще…
Ребята проверили содержание мешков. Ника спешно подшил треснувшую лямку рюкзака.
— Пора, — прошептал он. — Иди прощайся с родичами.
У школы собралось уже много народу. Ждали Ивана Григорьевича. Друзей встретил одетый по-походному Валя Бобров.
— Привет, ребята! Теперь все в сборе. Иван-Гриша что-то запаздывает…
— На него не похоже — человек педантичный.
— Да, — серьезно заметил Ника, — мне замечания в дневник записывал очень аккуратно, ни одной недели не пропустил: педант.
Валька Бобров уничтожающе посмотрел на Нику:
— Звонарь!
Андрей поглядывал на скамеечку, где в окружении подруг сидела Лара.
— А что это Панова не видно?
— Раздумал ехать. Этому бахвалу с нами неинтересно.
Солнце поднялось высоко. Ребятам надоело ждать, и они побежали к волейбольной площадке.
Едва успели сыграть партию, как услышали издалека голос Игоря Копалкина:
— Ребята, скорей сюда!
— Иван Григорьевич пришел! — заторопился Бобров. — Бежим, ребята!
У скамейки сгрудилась возбужденная молодежь. Запыхавшийся Андрей прибежал последним, протискался вперед.
Бледный Иван Григорьевич, как-то странно улыбаясь, молча смотрел на своих учеников.
— Что такое? — перевел дух Андрей.
—. Дорогие мои ребятишки, — ласково заговорил Деревянщиков, — рухнула наша затея.
Ребята замерли. Больше всего их поразил необычный тон учителя. Грубоватый, шумный, он никогда так не разговаривал.
Иван Григорьевич пошел к зданию школы, и ребята безмолвно потянулись за ним.
Деревянщиков попросил сторожа отпереть учительскую и включил радио. Четкий голос диктора передавал правительственное сообщение.
Учитель молча стоял у стены, не сводя глаз с ребят, напряженно ловивших каждое слово. Неуловимые тени блуждали по их лицам. Девять лет он знал эти лица. Девять лет смотрел в их глаза. Он изучил характер каждого — его способности, качества, наклонности, слабости. Он мог часами, говорить о каждом из них, настолько хорошо, обстоятельно он знал их. Но теперь перед Иваном Григорьевичем, казалось, стояли другие ребята. Нахмуренный, серьезный Валя Бобров, мгновенно повзрослевший, разминал пальцами папироску. Не улыбался Черных — лицо его, лишенное белозубой улыбки, выглядело необычно суровым. Хмурила красивые брови Лара. Красный от волнения Андрей сжимал двустволку. Кругленькая Надя и маленький Игорь Копалкин слушали, открыв рот. Нина Шишкова сушила платочком слезы. Кузя, озорной, отчаянный Кузя, приносивший столько хлопот школе и родителям, неподвижно стоял у приемника и задумчиво крутил пуговицу на старенькой куртке.
