— Слушайте меня, вы, велбужий навоз! — крикнул он, слишком хорошо сложенный и красивый для этой работы мужчина, в котором за лигу была видна гвардейская выправка. — В великой своей милости необозримый, как песчаное море, правитель Тхерема, вам ведомого под именем Харад, говорит вам: каждый может заслужить себе свободу и богатство! Слышите — свободу и богатство! Если будете верно служить силе Тхерема!
По неисчислимой людской толпе пролетел ропот.
Надсмотрщик продолжал:
— Мужчинам мы предоставляем выбор — отправиться на золотые копи Тхерема или же вступить в его доблестное, непобедимое войско! Стать настоящими воинами великого Тхерема, навсегда избавиться от рабской доли! А когда падут города наших врагов, каждый такой город будет отдаваться вам на три дня, и все, что вы захватите в нем, станет вашим! Мужчины, вступившие в войско, получат женщин! Каждый сможет стать десятником, сотником или даже тысячником, если будет исправно нести службу' А теперь, кто хочет на копи — за ворота!
Толпа не шелохнулась. Кажется, все перестали даже дышать.
Однако харадским заправилам, похоже, нужны были руки и на золотых рудниках.
Дюжины три стражников с короткими копьями принялись оттаскивать людей за ворота, выбирая тех, что постарше и не столь крепок. Отчаянные вопли и мольбы воинов ничуть не волновали.
— Я могу, я могу быть воином! — вопил один из несчастных. Потеряв самообладание, он бросился на стражника — и покатился на землю, сбитый с ног тупым концом копья. Даже не посмотрев на него, воины подхватили бунтовщика за ноги и поволокли за ворота.
Другие пробирались все глубже и глубже в толпу: они были смелы, эти харадримы, — рабы, даже скованные, могли просто задавить надсмотрщиков числом.
Пара надсмотрщиков оказалась возле Серого. Рыбак стоял, скрестив руки на груди; один из стражников брезгливо взглянул на немолодого и, верно, никуда уже не годного невольника.
— Грар'д эрмон![1] Воин грубо схватил Серого за плечо, рывком повернув к себе. И — внезапно замялся, словно пытаясь что-то вспомнить, поднес ладонь ко лбу.
— Иншах'кр эрмон'в, Сатлах![2]
Воины прошли мимо. Серый тяжело вздохнул, гордо расправленные плечи его внезапно ссутулились — он в один миг словно бы постарел на много лет.
— Как тяжело… — пробормотал он, сам, похоже, не понимая смысла этих слов. — Сил совсем нет…
Июль, 30, около двух часов до полуночи, предместье Хриссаады
— Тьфу, тьфу и тьфу! — Малыш ожесточенно плевался. — Да чтоб его молотом расплющило, этот ветер! И песок! И жару!
